Прощание с пройденным - Владимир Николаевич Крупин

озвучивание, вечером спектакль. «Небось коньяком поила?» Любовница признаётся – был и коньяк. Ей впору заплакать, но это напрасно: все они актрисы, все знают, как пустить в ход слезоточивые железы. «Небось и уксус в салат лила? И перчила? Остренького ему всегда хотелось, – говорит первая и горько и нежно упрекает его: – Тебе же нельзя. Что же ж ты, решил в четвёртый заход, а? Не надоело?» – «Четвёртый брак не регистрируют», – замечает третья. Она больше всех ненавидит любовницу.

Вторая жена совершенно безразлична к любовнице, но она не только бывшая жена, но и председатель месткома театра, говорит, что талант не жене принадлежит, не любовницам, а народу. «Да, так! А ты его спаиваешь! Жениться обещал? Первый раз спали? Или уже было? На гастролях?»

Бедная любовница, блондинка, вся судьба которой в руках бывших жен, не смеет даже устремить на артиста свой взор, думает: «Милый, скажи этим стервам, как ты о них мне ночью говорил!»

– Да уходи он хоть сейчас! – надменно говорит третья жена. – Барахло своё, всё имущество он в предыдущих квартирах (она выделяет это) оставил. Да я и не гонюсь за барахлом. Я его спасала.

– От кого? – взвивается вторая. – От чего? А справку он тебе принёс, что сифилис не подцепил?

– Может, у неё что помоднее? А, милочка? – сурово спрашивает первая. Закуривает. – Дадим тебе поиграть «кушать подано». На будущее запомни: спать нужно не со знаменитостью, видишь, у него уже язва, а с нужным мужиком. Под режиссёра тебе уже не лечь, он импотент, а в кино, я знаю, ты пробуешься, там режиссёр педераст, так что сиди и не дёргайся. Лёня, пей кефир.

Актёру пора на озвучивание. Его эскортирует первая жена. Он садится в престижную иномарку. Из окна вестибюля смотрит любовница. Ах, как они мчались на этом автомобиле ночью, как рассекали пространство. К ней, на родительскую дачу, как почтителен был офицер ГАИ, остановивший знаменитость, ах, что теперь!

Первая жена суёт ему сердечные и желудочные лекарства.

– Лёничка, ты вышел в люди, – говорит она, – зачем тебе теперь еврейка? Тебе нужна русская жена. Она и мать и нянька, она всё вынесет.

У служебного подъезда театра, на ветру, на холоде умирают от ожидания счастья увидеть своего кумира молоденькие дурочки. Бедные пташки. В актёрском обиходе их называют «тёлки». Актёр коротко взглядывает на них, замечает: есть очень хорошенькие. Но говорит себе: «Не торопись, вначале выздоровей».

ТАК ЧТО на многое я в театре нагляделся, многого наслушался. Веры православной там не было, а суеверий было много. Через плечо поплёвывали, за чёрное держались, кошек боялись, числа тринадцать тоже. Так это ещё было самое начало 80‑х, ещё всё-таки в театре Обломов и Захар не играли, лёжа на сцене на одной койке, похабщины и разврата, матерщины не было. Вот такая вот у нас была и чем окончательно стала Мельпомена.

ВСЁ У НИХ было как бы понарошку, игра, чего обижаться, какой там менталитет. Стоим в вестибюле театра, разговариваем с актёром. Подходит ещё один, его знакомый. Первый: «Отойди, жид, здесь русские люди!»

ИГРЫ В ПРЕЗИДЕНТСКИЕ выборы, да и вообще выборы – это кукольный спектакль. Уже на него и не хожу. А ведь как начиналось – я ещё не голосовал, тогда голосовали с восемнадцати, а уже был членом избирательной районной комиссии. От районной газеты. Давали концерты, ездили к больным на санях с урной. Люди, помню, относились к выборам очень серьёзно. Люди мы доверчивые. И тогда были махинации с голосами, и всегда и везде были. Толку от выборов всегда было ноль целых ноль десятых.

– ЖИЛИ ТАК, чтоб некогда было подумать. Это специально. Чтоб только выжить. И сейчас точно так же, вроде всё изменилось, а времени думать опять нет. Уже и желание думать убито. Чего и добиваются. – Кто? – Жиды. Не говорю евреи, жиды. Не одно и то же. Был, помню, в 50‑е такой хохмач Жорик. Подсылали в кампании, рассказывал анекдотики. Когда и батьку усатого затрагивал. А была статья «За недоносительство». И кого намечали, того выдёргивали. «При тебе этот Жорик анекдот рассказал? При тебе! Свидетели есть. А чего же не сообщил, куда следует»? И на цугундер.

РАЗГОВОРЫ В ОЧЕРЕДИ. В поликлинике к врачу очередь для ветеранов, значит, очень медленная. Врачи с ними не церемонятся. Сидят ветераны часами.

– Чего теперь скулить? – говорит старик в кителе. – Нет страны. Страны нет, а вы ещё за неё, за пустоту цепляетесь. Мы нужны сейчас для того, чтобы с нас последнюю шкуру драть. Я в своём, в своём! доме три бревна нижних сменил, те уже пропали, приходят: кто разрешил? Я сам. Ах, сам! А где проектная документация, где подписи, согласования? Все процедуры пройдите, иначе штраф. А проект – заплати двадцать тысяч, согласование ещё десять. А штраф пятьдесят. А пройди эти процедуры, свихнёшься.

– Да кому мы вообще нужны? – поддерживает старуха. – Хоть тут посидим среди своих. А придёшь к ним, рот не успеешь открыть, сразу: а чего вы хотите, возраст. Мол, чего до сих не в яме?

У старух, старик тут один, трудового стажа лет по пятьдесят-шестьдесят, пенсии у всех ничтожны. Их же ещё и внуки грабят. Но старухи как раз для внуков всё готовы отдать и на жизнь не жалуются. Но они ошарашены переменами в том смысле: как же это – жили-жили, оказывается, надо всё свергнуть, всё осмеять, всё оплевать, обозвать их совками и выкинуть на свалку. То есть государство убивает тех, кто его созидал, защищал. И, как в насмешку, делают льготным образом зубные протезы. Ставят на очередь вперёд на три-четыре года. Попробуй доживи. Это длинная песня. И сам процесс замены своих, пропавших зубов, на искусственные, у иных по полгода, по году. Залечить плохие, удалить безнадежные, подождать, потом слепки, потом всякие примерки. Кто уже и умер без зубов.

– Опять обещают прибавку. И прибавка будет. А идёшь в магазин, на эту прибавку там своя прибавка. Цены все прибавки сжирают. И опять нищий. Да ещё благодари за нищенство.

– Они же, бедные, день не спят, ночь не едят, о нас пекутся.

– Да войны бы лишь не было.

– Вот, – подытоживает старик в кителе, – этим всё и кончается: лишь бы не было войны. А что война? Ну и что, что убили? Убили – и в рай попал. А тут сколько ещё намучаемся, сколько ещё нагрешим, сколько ещё дармоедов прокормим.

Тут его вызывают.

МОЕТ ПОСУДУ. Ополаскивает вначале ложки, потом кружки и стаканы. Жена делает замечание: надо вначале стаканы ополаскивать.

– Это, мамочка,