Мадонна в черном - Рюноскэ Акутагава

Тамона и тут же коснулся горла противника. Удар был мощным и точным. Однако ещё мгновение – и меч Тамона коснулся головы Кадзумы. Я поднял веер, объявляя ничью, хотя теперь не знаю, действительно ли то была ничья. Возможно, я растерялся и не смог понять, чей удар нанесён раньше. Хотя нет: меч коснулся горла определённо раньше, чем другой меч – головы. Тем не менее, после объявления ничьей соперники в четвёртый раз поменялись местами и приготовились к бою. И вновь первым атаковал Кадзума. Он хотел ещё раз коснуться горла Тамона, однако слишком высоко поднял меч. Тамон же целил Кадзуме в грудь… Не меньше десяти минут длилась схватка. В конце концов Тамон всё-таки достал мечом голову Кадзумы…

– И каков был удар?

– Блестящий. Превосходство Тамона стало очевидно любому. Кадзума же начал терять самообладание. Видя его смятение, я пуще прежнего желал ему победы, но чем сильнее становилось это чувство, тем больше я сомневался, поднять ли веер над головой Кадзумы. Тем временем соперники снова обменялись ударами. Внезапно Кадзума зачем-то подступил к Тамону вплотную. Я тогда не разгадал его замысел, потому что обычно Кадзума остерегался использовать приём сближения, и был поражён. Тамон сначала вроде бы открылся для удара, а затем сделал быстрый выпад и коснулся головы Кадзумы. Этот последний заход меня ошеломил… Кончилось всё тем, что я в третий раз поднял веер над головой Тамона. Вот что я имел в виду, говоря о своей предвзятости. В сердце своём я добавил на чашу весов Тамона только одну крошку. И лишь из-за меня Кадзума проиграл столь важный для него поединок. Теперь я полагаю, что он имел право затаить на меня обиду…

– Значит, именно так ты и понял, что напал на тебя Кадзума?

– Точно не знаю. Оглядываясь теперь назад, я вижу, что в глубине моей души поселилось чувство вины. Оно-то и подсказало мне, что это Кадзума. Так я думаю, ваша светлость.

– Выходит, тебе его всё-таки жаль?

– Да, ваша светлость. Кроме того, как уже говорил, я раскаиваюсь в том, что отнял жизнь у самурая, служившего вашей светлости.

С этими словами Санэмон снова понурил голову. На лбу его, невзирая на холод декабря, блестел пот. Князь Харунага, заметно повеселевший, несколько раз кивнул.

– Что ж, ясно… Мне понятно, что у тебя на сердце. Поступок твой, как ни крути, скверен, и с этим уже ничего не поделаешь, однако впредь… – Прервавшись на полуслове, Харунага взглянул на Санэмона. – Занося свой меч, ты уже знал, что перед тобой Кадзума. Отчего же ты не удержался от удара?

Услышав вопрос, Санэмон поднял голову. Глаза на его смуглом лице сверкали решимостью.

– Таков был мой долг! Санэмон – слуга вашей светлости и, больше того, самурай. Кадзуму мне жаль, однако разбойникам нет пощады!

Свидетельство девицы Ито

Ниже представлены показания девицы Ито о кончине госпожи Сюрин, супруги князя Хосокавы, властителя Эттю, получившей посмертное имя Сюрин Индэн Каоку Согёку дайси.

«1. В год мятежа Исиды Дзибусё, то бишь в пятом году эры Кэйтё[26], в десятый день седьмого месяца, отец мой Сэйдзаэмон прибыл в особняк князя Хосокавы, что в квартале Тамадзукури города Осака, намереваясь преподнести госпоже Сюрин десяток птиц, называемых канарейками. Госпожа слыла ценительницей заморских диковин из южных варварских стран, потому подарку несказанно обрадовалась и даровала своё расположение отцу моему и мне. Особливо отмечу, что у госпожи имелось множество радующих глаз безделиц, однако ничего столь необычайного, как вышеупомянутые канарейки, до той поры не было. Вскоре отец сказал мне: «Осенью, когда подуют прохладные ветры, ты простишься с госпожой Сюрин, – следует тебя выдать замуж». Три года кряду я находилась в услужении у госпожи Сюрин, однако госпожа нисколько не привечала меня своим вниманием, предпочитая изображать из себя образец мудрости и учёности, и я, прислуживая ей повседневно, ни разу не имела чести услышать в свой адрес весёлое или ласковое слово, а посему ощущала постоянно отчаянную неловкость; по сей причине я так обрадовалась словам отца, словно мне предстояло вознестись на небеса. В тот самый день госпожа Сюрин вновь изволила заметить, что японские женщины невежественны оттого, что не умеют читать чужестранные книги, где знаки расположены поперёк листа; наверняка уготовано госпоже при следующем рождении стать супругой какого-нибудь заморского вельможи.

2. Одиннадцатого дня пред госпожой предстала монахиня по имени Тёкон. Монахиня та вхожа нынче в Осакский замок и почитается особой с большим влиянием, хотя в прошлом, будучи вдовой обыкновенного ткача из Киото, имела репутацию женщины распутной, сменившей, по слухам, чуть ли не шестерых мужей. Тёкон была мне до того противна, что, стоило мне её увидеть, как приходилось бороться с тошнотою; госпожа тем временем неприязни к ней не обнаруживала и частенько проводила в беседах с той монашкой многие часы, что изумляло всех девиц из её свиты. Причина такого расположения заключалась в том, что госпожа была необычайно падка на лесть. Тёкон же то и дело повторяла: «Ах как чудесно вы завсегда выглядите! Всякий благородный господин, увидя вас, подумает, что вам нет и двадцати лет!» В таком духе, изображая искренность, превозносила она красоту госпожи Сюрин, хотя в действительности госпожа была далеко не красавицей, поскольку имела крупноватый нос, а также веснушки на лице. Кроме того, госпоже исполнилось уж тридцать восемь лет, а стало быть, как ни посмотри, хоть бы и в сумерки или издали, а все одно – принять её за двадцатилетнюю было решительно невозможно.

3. В тот день Тёкон, по её словам, возвратилась от самого господина Дзибусё, якобы имея от него тайное поручение посоветовать госпоже переехать из особняка в Осакский замок. Госпожа, поразмыслив, изволила сказать, что даст ответ спустя некоторое время, однако очевидно стало, что она пребывает в замешательстве и не может принять какое-либо решение. Когда Тёкон откланялась, госпожа взялась возносить молитвы, называемые «оратио», пред изображением Пресвятой Девы Марии, и читала те молитвы усердно и исступлённо чуть ли не каждый час. Нелишним будет упомянуть, что вышеназванные оратио произносились не на языке страны нашей Японии, а на языке южных варваров, называемом, если не ошибаюсь, латынью, и мы могли различить одно лишь странное слово «носу», и сдерживать смех при этом было весьма мучительно.

4. В двенадцатый день никаких особых происшествий не случилось, только с самого утра госпожа пребывала в дурном расположении духа. В таком настроении обходилась она жестоко не только с нами, а даже с супругой молодого князя Ёитиро, без удержу делая той замечания и зло