Восставшая из пепла - Николай Иванович Ильинский

Председатель колхоза поднял лежавший на столе небольшой клочок бумаги.

— Заявление с просьбой принять в колхоз… Все бы ничего, заявление как заявление, только бы приветствовать, но написала его Екатерина Егоровна Гриханова, дочь единоличника, а затем и полицая…

— Ого! — оживился опустивший было плечи Жигалкин. — Куда она метит!.. Наяву наглость, между прочим… Это я отца ее, Гриханова Егорку, тогда… Словом, я категорически потребовал, чтобы его в шею выгнали из колхоза…

— Дети за отцов не отвечают! — взъерошился Конюхов. — Впервые это сказано не мной, а товарищем Сталиным… Мне сейчас в колхозе каждый физически здоровый человек нужен!.. Все мужики — старые люди, их поддерживать под руки надо, когда они выбираются на улицу, какая уж тут от них работа!.. А про женщин их возраста и сказать нечего, только квохтать и могут; вся надежда на молодых баб и девушек, да еще немного на подростков… А Екатерина-девушка работящая, добрая, я просил бы принять ее в колхоз… Вы посмотрите, мать ее ходит по селу, из двора во двор, собирает подписи в защиту мужа-полицая, мол, он никакого вреда людям не делал, простите, дескать, его, а дочь сказала: отца силком в полицаи никто не гнал, он виноват, так пусть сам за все и отвечает…

После недолгого спора решили: пусть Екатерина Гриханова наравне со всеми работает в колхозе и, как всем, пусть ей начисляют трудодни. Окончательно вопрос о ее приеме в сельхозартель пусть решает общее собрание колхозников. Как люди решат, так тому и быть.

II

Около месяца уцелевшие военнопленные из бывшего лагеря отогревались и подкармливались, чем могли на ту пору, в Нагорном. В дом Поречиных на временный постой, обогрев и откорм определили по годам молодого, но на вид сильно истощавшего и оттого, казалось, пожилого бывшего пленного Сальмана Умранова.

— У него одна кожа да кости, — оглядывая постояльца, заметила Полина Трофимовна. — И наполнить эту кожу нам почти нечем…

Питались Поречины, как и все нагорновцы, быстро таявшим в погребе картофелем, а также остатками квашения и соления. Сальман дрожал всем своим существом. Полина Трофимовна буквально затолкала его на печь, на горячие кирпичи. Но и на них бедолага продолжал дрожать, не попадая зуб на зуб. И тогда все, что было в хате из старого тряпья: латаное-перелатанное одеяло, изношенный и брошенный в чулан полушубок, изъеденный молью стародавний зипун, другое барахло — все это навалили на дрожащего Сальмана. Варвара по глубокому снегу сходила в конец огорода, где летом пышно зеленели кусты малины, наломала тростинок, которые заварили в обычной воде, — получился вкусно пахнущий чай, и им стали отпаивать неожиданного постояльца. Примостившись коленями на трубку, так в Нагорном называли обычную лежанку, она из большой алюминиевой кружки поила обессилевшего Сальмана. Он часто кашлял и мелкими глотками втягивал в себя чудодейственный отвар. Лишь через двое суток Сальману, наконец, стало жарко, и он даже вспотел.

— Ну, и слава Богу, — перекрестилась Полина Трофимовна. — С потом вся хворь и выйдет, я только так свою простуду унимаю…

Сальман зашевелился, пытаясь выползти из-под горы наваленного на него барахла.

— Зачем? — изумилась врачевавшая его Полина Трофимовна.

— Не могу, — преодолевая стеснение, прошептал Сальман, — я почти ведро отвара выпил, теперь хоть веревкой перевязывай… Мне бы только на плечи что-нибудь накинуть, я бы на двор сбегал…

— Еще чего — на двор! — воскликнула женщина. — Варька, — позвала она племянницу, — там, кажись, на крыльце старое пустое ведро, принеси-ка… А ты, мил дружок, слезай и марш на кухню, не стесняйся, вынесем…

Варька, накинув на голову шаль, быстро выбежала из хаты и тут же возвратилась, пуская с улицы через порог клубы морозного воздуха и звеня о притолок пустым жестяным ведром. Забота о постояльце захватила тетку и племянницу полностью. Они думали и говорили только о нем. И делали все возможное, чтобы он поскорее оклемался и встал на ноги.

— Вместе с нами и ты, Сальмашка, будешь соблюдать пост, есть только скоромное, — шутила Полина Трофимовна. — У нас ни те говядинки, ни те свининки… Были куры, да окаянные немцы еще летом слопали, не подавились.

— А мне свининки и не надо, — ответил на шутку хозяйки Сальман, — я татарин, по вере мусульманин, а мусульмане свинину не едят… Аллах не разрешает, Бог наш, хотя сейчас я съел бы целого кабана!

— Хоть тут нам повезло, умный твой Бог, — рассмеялась Полина Трофимовна и украдкой взглянула на племянницу, которая никак не среагировала на шутку тетки.

— Забыли, что мы вообще существуем, — жаловался Сальман. — Ни обмундирования, ни продуктов не дают… Живи, как хочешь!.. Не в лагере, так здесь ноги с голодухи протянем…

— А ты не горюй, Сальманушка, — утешала его Полина Трофимовна, — не дали тебе валенки — забирайся на печь и лежи, бока грей, кирпичи, небось, не остыли, а охолодеют, так мы забор на дрова порубим… И Бог даст, с голоду не помрем, крошками питаться будем… Аллах твой заступится за тебя, вот увидишь…

Сальман был еще молодым. Вначале, когда, спасенный от мучительной смерти в пламени клуни мадьяром Ласло, прибился к Поречиным, он сильно покашливал, но забота, какое-никакое регулярное питание, спокойствие и радость оттого, что остался жив, а также молодой организм помогали ему справляться с истощением и простудой. Но главную роль сыграл заботливый уход за ним Полины Трофимовны, почувствовавшей к нему материнскую привязанность, и Варьки.

У колодца-журавля Полина Трофимовна только про своего Сальмашку и вела разговоры.

— Что сами едим, то и он. Ничего, поправляется малый…

— А ты, Трофимовна, каждое утро шею ниточкой ему меряй, увидишь, насколько за сутки потолстеет, — смеялись бабы. — Мы своих постояльцев так проверяем…

Все село было в заботах о бывших военнопленных. Шло как бы негласное соревнование, какой двор быстрее поставит на ноги своего подопечного. Помимо стремления отличиться, было желание и поскорее освободиться от неожиданных нахлебников, ведь окрепших здоровьем тут же отправят в армию.

— И будешь ты опять воевать, Сальманка, — веселая Варька налила в кружки свой фирменный чай с ароматом малины. — Только смотри, в плен немцам больше не попадайся…

Сальман с удовольствием тянул губами кипяток. Он посветлел лицом, на щеках появились розоватые пятнышки.

— Теперь я всегда буду хранить одну пулю про запас, — задумчиво сказал он.

— Почему одну? — не смогла сразу догадаться девушка.

— Для себя хватит одной… Лучше ухлопать себя, чем снова оказаться в лагере военнопленных… В тот раз я не знал, опыта не имел… Нас наши командиры, как стадо баранов, гоняли с места