Пропавшая сестра - Меган Дэвидхизар

– Меня передергивает при одной мысли об этом.

– Я заметил, что ты не очень-то любишь говорить о личном. Во всяком случае, деталей никаких не выдаешь.

Он прав. Это одна из причин, по которой я люблю стихи. Даже если кто-то думает, что знает, о чем я пишу, подтвердить это не получится.

– Наверное, мне нравится контролировать то, что люди знают обо мне.

– Может быть, сначала напишешь все, что думаешь, – предлагает Эдриан.

Его голос мягок, в нем нет осуждения. Возможно, он прав и мне не нужно все время прятаться. Он указывает на открытую записную книжку:

– Выплесни все на бумагу.

– Я бы хотела, чтобы этого было достаточно – я уже все написала.

Писать письмо, которое я никогда не собираюсь читать своей сестре, – совсем другое дело.

– Значит, проблема в том, как правильно все сказать, да?

– Безусловно. – Черновик стихотворения в моей открытой записной книжке словно пытается высмеять меня. Может быть, я напишу что-нибудь другое, чтобы рассказать все Грейс.

– Тебе поможет, если ты представишь меня в оранжевых плавках и шапочке для плавания?

Я смеюсь в ответ, втайне удивляясь, что он запомнил этот момент с первого курса:

– Нет, не в этот раз.

– Ага, – говорит Эдриан, – значит, ты бы предпочла, чтобы кто-нибудь воспользовался твоим голосом и сказал все за тебя?

– Было бы здорово, – шучу я. – А я бы в этот момент вышла из комнаты.

– Только если ты сама этого захочешь.

Прежде чем мой мозг успевает осознать, что он делает, и прежде, чем мое сердце снова начинает биться, Эдриан берет мою записную книжку и выходит на середину комнаты.

– Привет всем, – говорит он, привлекая внимание аудитории. – Я знаю, что я не из тех, кого воспринимают всерьез…

Он делает паузу, и в этот момент кто-то выкрикивает:

– Никогда!

Эдриан указывает на того, кто это был, и подмигивает, словно стендап-комик.

– Ладно, вы меня поняли, – признает он. – Но сегодня я хочу поделиться со всеми вами кое-чем серьезным.

О нет.

– Так вот, я не писал этих слов, – говорит он, перелистывая записную книжку. Мою записную книжку. – Но когда я услышал их, я понял, что этим нужно поделиться. Знаю, знаю, спасибо!

Он опускает голову и поднимает руку, как бы давая публике время поаплодировать. Меня сейчас вырвет. Стоп-стоп-стоп. Мой мозг кричит, но горло сжимается, а ноги немеют. Этого не может быть. Это невозможно. Это не то, что я имела в виду. Внезапно у меня начинает кружиться голова.

– Возможно, не всем вам нравится поэзия, которую мы вынуждены читать на уроках, – говорит он. – Но это вам точно понравится. Наслаждайтесь.

Он поднимает мою записную книжку в воздух, как трофей. Несколько человек радостно аплодируют. Он опускает руку, ждет, пока в комнате воцарится тишина, откашливается и начинает читать:

– Вот кто я такая. Я приняла то, что так упорно пыталась отрицать…

Мой мозг не воспринимает остальную часть стихотворения. Моего стихотворения, моих слов, льющихся из уст Эдриана. Шум крови в ушах заглушает все вокруг. Я, крадучись, встаю со своего места. Перед глазами пляшут черные звезды. Мне нужно уйти из этого зала. Подальше от трибуны. Подальше от Эдриана. Не знаю, заметит ли кто-нибудь, что я ухожу. Я не вижу перед собой ничего, кроме выхода. Я сгораю от стыда. Я умираю.

я такая какая есть.

я приняла

то, что так упорно пыталась отрицать,

я всегда буду другой.

легко понять, что

несмотря на то, что выглядим мы одинаково,

только одна из нас привлекает взгляды,

вам не убедить меня, что

я достойна любви,

я знаю правду:

я была ошибкой,

и я никогда не приму то, что

меня любят не так же, как ее.

я второй ребенок, и я второсортная,

я никогда не поверю, что

кто-то может полюбить мою истинную сущность.

Глава 21

Грейс

3 мая

Доктор Кремер садится в кресло напротив меня. Она хочет знать, как я справляюсь со смертью сестры, но, похоже, это не имеет значения, поскольку мы до сих пор не знаем, как она умерла. Я зажимаю подушку под мышкой, готовая то ли обнять ее, то ли ударить кулаком.

– А вы не можете провести гипнотический сеанс или что-то в этом роде?

– Как это показывают по телевизору? – улыбается доктор Кремер, словно удивляясь, что я не спросила об этом раньше.

– Мне нужно вспомнить, что произошло. Прошло слишком много времени.

– С чего такая спешка?

Я признаюсь, что обвинения детектива Говарда небезосновательны и что я нашла дневник Мэдди, где хранилось много секретов.

– Она продолжала притворяться, что все в порядке. Она могла бы поговорить со мной об этом, дать мне шанс все исправить. Но теперь поздно…

Доктор Кремер кивает, давая понять, что она действительно слушает и вникает. Кажется, это называется «активное слушание». Это то, что мы должны делать во время презентаций наших одноклассников, по мнению нашего учителя по английскому.

– И как вы думаете, почему она молчала? – спрашивает доктор Кремер.

– Я не знаю. Теперь, когда ее больше нет, я никогда этого не узнаю.

На этот раз доктор Кремер не кивает. Она ждет продолжения моего рассказа.

– Вероятно, она была напугана. Она не хотела, чтобы кто-то думал, что она несчастлива. – Я взбиваю подушку. – Она все равно могла сказать хоть что-то. Что ненавидит меня. Как все могло быть так ужасно?

– Хорошо, – говорит доктор Кремер, на этот раз откидываясь назад. – Ваша сестра могла?..

Я знаю, на что она намекает. Да, она могла ненавидеть меня, ведь мы отдалились друг от друга. Но за то, что Мэдди сказала, что ненавидит меня, я не смогла бы ее убить. И…

– Она бы не рассталась с жизнью, – кричу я.

Детектив Говард видит в этом мотив. Он считает, что я убила ее. И он не единственный, кто так думает. Я уверена, что тысячи людей уже прочли блог Эрики. Комментарии, вероятно, взорвутся от обвинений в мой адрес. Доказательства или факты не нужны, когда есть пикантная история.

Я знаю, как мышление толпы сжирает правду. Это терзало меня в младших классах, и это чувство снова овладевает мной. Только на этот раз простой переход из одной школы в другую не поможет. Я не смогу стереть прошлое хорошими оценками и успехами в волейболе. Эти слухи никогда не оставят меня в покое. На этот раз меня могут посадить в тюрьму за убийство сестры.

Доктор Кремер что-то говорит. Ее губы шевелятся, но я ничего не понимаю.

– Что?

– Нашли ли вы в