С четырех сторон - Шрикришна Аланахалли

— Только зачем этого дожидаться, Шанкар? — продолжал свою громогласную речь Кека. — Знаешь, как я поступлю? Возьму факел да спалю дома этих мерзавцев. Что теперь с меня взять? Что они мне сделают? Денег у меня больше нет, дома нет. Чашки и той нет, воды не из чего напиться!

Почувствовав себя неловко, я попытался вполголоса унять разошедшегося Кеку:

— Но разве эти поджигатели, Кека, были здешними? Я слышал, они пришли из других деревень.

— Да, но здешние-то и подбили их прийти! Если бы все наши односельчане вышли им навстречу с топорами да палками, разве посмели бы те войти в деревню и поджечь наши дома? Но односельчане решили, что так нам и надо. Они даже в деревню не изволили вернуться с полей — остались стоять там, взобрались вон на тот холм и глазели издалека. Но только нас, брахманов, голыми руками не возьмешь! Мы — как кактус: разрежьте нас на части, выбросьте в пустыню, мы и там снова вырастем!

Пока мы разговаривали, черный напиток в котелке забурлил и чуть не вылился через край. Джанакикеку концом своего выцветшего сари подхватила котелок и, сняв его с огня, разлила чай в две медные чашки, процедив через грязноватый кусок материи. Потом она добавила в каждую чашку несколько капель молока и подала их нам.

Выпив чаю, сваренного над очагом из обгорелых балок, я встал и начал прощаться. Но в этот момент в дверном проеме показался младший брат Рамукеки, Кондукека. Подобрав своей сломанной и криво сросшейся рукой край дхоти, Кондукека шагнул через порог и улыбнулся при виде меня.

— А, вот и наш храбрец! Явился наконец! Что бы тебе прийти немного пораньше. Мы, брахманы, сплошь трусы. У нас тут восемь домов спалили, а ни один человек не вышел с палкой, чтобы прогнать их. Я им всем твердил: был бы здесь наш Шанкар, он бы один десятерых уложил!

В молодости Кондукека был известен как любитель борьбы. Его увлечение кончилось тем, что он сломал себе руку. По части хвастовства и всяческих преувеличений он не знал себе равных. У него была манера, иронизируя, расхвалить кого-нибудь до небес. Этот человек ничего не принимал всерьез, все превращал в шутку. Даже сейчас, после всего, что случилось, на лице у него играла улыбка.

— А что же сам-то Кека не преградил им дорогу? — поддразнил его я.

— Прошли наши денечки, дружок, — отвечал Кека. — Нету в нас былой удали. О, будь я прежним сорвиголовой!

В храме Марути нашли приют четыре семейства брахманов: два с верхней улицы и два — с нижней. Вот, словно паломник, расположился на веранде храма тощий как жердь Бхуджанга — астма вытянула из него все соки. Он поселился здесь со своей ворчливой женой и умственно отсталым сыном, мальчиком лет десяти. На другой веранде устроился с дочерью Баджи Рао. Во время большой эпидемии он потерял в течение нескольких дней жену и четверых взрослых сыновей. С тех пор Баджи Рао, так и не женившись, жил с дочерью, Ситабай, которая овдовела в ранней юности и оставалась чиста, как промытый рис. Ситабай дула в печку, пытаясь разжечь сырые дрова. Этот маленький храм стал домом для Дхондуаджи, Рамукеки и Кесукеки. В темных его помещениях люди ходили взад и вперед, занимались домашними делами, стряпали, мылись.

Я присел на приступок у дверей храма.

— Выбрал времечко, чтобы прийти! Ну полюбуйся, как мы живем! — Ситабай всегда говорила так, будто ее душит гнев. Фигурой и всем обличьем она напоминала женщину из племени патанов. Разговаривая, она смотрела куда угодно, но только не в глаза собеседнику.

Ее отец в одном лишь дхоти, повязанном вокруг бедер, сидел, прислонясь спиной к столбу и обхватив колени руками. На его подбородке и щеках серебрилась щетина.

— Что творится в Пуне? — спросил он.

— То же, что и здесь.

— Да, но там как-никак государственная власть под боком. А мы тут остались живы только потому, что эти разбойники сжалились над нами. Там-то такого произойти не могло. Там все есть: полицейские, солдаты, тюрьмы…

— В Нандавади тоже прибыл отряд полицейских.

— Ну что это за полицейские, что это за отряд! — пренебрежительно заметил Баджи Рао. — Какая уж полиция у маленького княжества!

Сердце сжималось при виде этих людей, у которых была собственная земля, были свои собственные дома и которых вынудили жить здесь на положении бездомных рабочих-сезонников, нанятых на общественные дорожные работы. Они безбедно жили доселе в своих домах, укрытые от невзгод четырьмя их стенами. И чувствовали себя в полной безопасности. Им и в голову не приходило, что жизнь может пойти кувырком. Разве могли они предположить, что их односельчане, с которыми они жили как добрые соседи, которые обращались к ним за помощью и сами оказывали им помощь, когда она требовалась, станут им врагами? Теперь до них впервые дошло, что от этих людей исходит опасность. Это осознание нанесло им страшный удар, подкосило их, подрубило под корень. Никогда раньше не знали они этого сиротливого чувства отверженности, своей ненужности. Все в их жизни стало неверным, зыбким. Теперь в любой момент могло случиться все что угодно.

Какое непривычное, странное ощущение! А вдруг наша соседка, жена Патила, столько лет дружившая с моей матерью, завтра скажет: «Мы с вами принадлежим к разным кастам, теперь мы — враги!» Что нам тогда делать? А ну как старуха Саву Каранди — та, что ласково потрепала меня по щеке и со слезами в голосе сказала, где мне искать родных, — отвернулась бы от меня и прошла мимо, коль скоро я не принадлежу к ее касте? Как бы я отнесся к этому? Разве не было бы это концом? Зачем тогда называть Чопди родной деревней? Зачем вообще считать себя жителем этой деревни? Да и зачем тогда жить в такой деревне?

Взять вот этих двух, Баджи Рао и Ситабай. Оба, и отец и дочь, далеко не молоды. У старика нет никого, кроме дочери, а у нее нет никого, кроме отца. Они мирно, никому не мешая, жили себе тут последние тридцать лет и вдруг остались без дома и без домашнего скарба. Где провести им немногие оставшиеся годы жизни? В храме Марути? Чем им жить? Куда податься? У Баджи Рао есть земля, ее арендует Гану Даял. До сих пор он был исправным арендатором и ежегодно приносил Баджи Рао его долю. Но что будет теперь? Станет ли и сейчас он платить аренду? Что, если он откажется платить, перестанет признавать Баджи Рао землевладельцем? Как ему быть