Назови меня по имени - Ольга Николаевна Аникина

нужен был секс, похожий на поставленную в предложении точку: завершили и забыли. Наконец Маша научилась принимать его точки как данность, растерянно осознав, что точка – явление окончательное, и после неё больше ждать нечего.

А ей уже и не хотелось ничего ждать. Через полгода совместной жизни Маша с удивлением ловила себя на том, что может прекрасно обойтись без Андрея и, главное, без его постели. Вспоминая собственные ожидания, связанные с браком, Маша горько посмеивалась над собой. Похоже, её обманули, но обвинить в обмане было некого. Поначалу мысль о разводе казалась ей безумной. И то правда, не возвращаться же ей обратно к матери, в квартиру на улице Дзержинского. Впрочем, улица, на которой выросла Маша, тоже сменила имя. Теперь она называлась – Гороховая.

Со временем Маша начала даже испытывать удовольствие от собственной бесчувственности, которая делала её неуязвимой, а значит, способной противостоять любому другому обману. Ничего не брать бесплатно, никогда не оставаться в долгу, ни с кем не откровенничать, особенно с самыми близкими: всё это защищало её и делало с каждым днём всё сильнее.

– Когда родишь наследника? – спрашивал Андрей. – Вроде пора уже.

И, разозлившись на что-то, делал ей больно; в такие ночи Маша лежала, уткнув лицо в подушку, чтобы её крики не были слышны соседям. Она чувствовала, как превращается в хорошо сработанную механическую куклу, которая двигала руками, ногами, выгибала спину. Она не понимала, что ей теперь делать со своей жизнью.

Когда Андрей в первый раз не пришёл ночевать, Маша не придала этому значения, тем более что деловые встречи мужа почти всегда завершались после полуночи.

– Не хотел тебя будить, – объяснил Андрей. – Переночевали в офисе.

За первым случаем последовал второй и третий, а потом начались телефонные звонки. Среди ночи Маша слышала, как женские голоса – а может, это был один голос? – внезапно выплывают из темноты. Динамик в трубке Андрея был очень хороший.

Однажды Маша пришла к матери с просьбой:

– Мама, я хочу вернуться в нашу квартиру на Гороховой.

Ираида Михайловна была вечно занята. На последний Машин день рождения она даже не смогла приехать в ресторан, потому что проходила какие-то процедуры в израильской клинике.

После долгих споров мать и дочь решили встретиться в крупном торговом центре, где Ираида Михайловна подыскивала себе новый костюм. Она протащила Машу по всему второму этажу и, двигаясь мимо рядов с вешалками, бросала дочери в руки – одну за другой – красивые вещи серого, розового и бледно-болотного цветов. После часовой примерки мать купила себе два элегантных костюма, прогулочный брючный и официальный, с юбкой. Наконец женщины спустились в кофейню, на первый этаж.

– Мама, я хочу вернуться в нашу квартиру на Гороховой.

Ираида Михайловна сосредоточенно пила кофе и ничего не отвечала.

– Мама, я хочу вернуться…

– Не надо повторять, я не глухая.

Пауза казалась невыносимо длинной.

– Видишь ли, – сказала мать, покрутив в руках ложечку, – это не «наша», а моя, и только моя квартира. В ней сейчас, кстати, идёт ремонт.

– Я могу жить и в ремонте, – сказала Маша.

Ираида Михайловна отодвинула чашку и устроилась в кресле поудобнее, положив ноги одну на другую.

– У вас с мужем достаточно квадратных метров.

– Иногда людям нужно пожить отдельно.

Ираида Михайловна хлопнула ладонью по столу. Маша с детства не любила этот жест и поморщилась.

– Хватит выдумывать! – сказала мать. – Ты просто бесишься с жиру.

После этого разговора в течение нескольких лет Маша не пыталась говорить с Ираидой Михайловной о своей семейной жизни.

Можно было, конечно, попросить помощи у папы, но слишком уж не хотелось его расстраивать. Да и чем он мог помочь? Жаловаться на поведение мужа в постели и рассказывать о его изменах Маше было стыдно. Папа наверняка примет всё на свой счёт, решила она. Вспомнит себя в молодости, запрётся ночью в кабинете и будет страдать.

С Алькой тоже всё выходило неладно. Старшая сестра прекратила общаться с младшей; кажется, она никак не могла смириться, что невзрачная Маша выскочила замуж раньше неё – да ещё за такого представительного мужчину. К тому же у Маши не хватало душевных сил слушать сестрину отповедь, которая наверняка начиналась бы фразой: «Я же тебе говорила!»

Маша ещё долго обдумывала разные варианты расставания с мужем. А потом необходимость в переезде отпала, потому что родился Петька.

Это случилось летом, в длинный июльский день. Врачи обещали, что родится он в августе, и потому весь июль Маша жила на даче. Она гуляла, ходила на песчаный пляж и в лес. Солнце вытапливало из листьев горькую влагу, ельник дышал грибной сыростью. Маша добредала до залива, садилась на песок и слушала, как гудит серебро простёртой до самого горизонта воды. Вода была похожа на огромную рифлёную кровлю, и Маше нравилось сидеть на краю. В воздухе мелькали лёгкие монады чаек, а мысли были бесформенны и неповоротливы, как и её тело. Так проходили целые часы.

Дорога от залива до дачи давалась ей уже тяжело: приходилось подниматься в горку. После одного такого подъёма у Маши начало сильно тянуть живот, а когда она подошла к воротам дома, по ногам текла какая-то влага. Отцовская жена Наталья считалась одним из лучших акушеров города – Маша позвонила мачехе, и та подтвердила: процесс родов уже начался.

Петька родился вечером того же дня. Он выпрыгнул наружу, как мячик, и, коротко прокричавшись, успокоился и заворковал, лёжа у Маши на животе. Яркий и шумный мир, в который его вытолкнули безо всякого на то согласия, неожиданно пришёлся ему по вкусу. Его лицо сохраняло выражение удовольствия даже во сне. Иногда он, конечно, плакал – по причинам, от которых плачут все младенцы, – но чаще всё-таки улыбался.

Машу привезли из роддома, и несколько часов они с ребёнком провели вдвоём, в сладкой домашней тишине. Андрей в тот день вернулся домой, как всегда, за полночь, слегка навеселе. Он подошёл к кроватке, взял спящего Петьку на руки и… взвесил. Этот жест несказанно удивил Машу, ей почудилось в нём что-то знакомое: так или примерно так Заряднов покупал на рынке арбузы. Или покачивал на ладони свои золотые слитки, когда коллекция ещё составляла предмет его гордости.

– Вот это я понимаю, – сказал он. – Молодец жена. Теперь давай ещё двоих.

Но никаких «двоих» Маша рожать уже не хотела.

Отсидев год в декрете, она вернулась в институт, и этому Заряднов не смог помешать. К ребёнку пригласили няню. Из отпуска по уходу за ребёнком на исторический факультет Маша не вернулась, а перевелась на филологический,