Назови меня по имени - Ольга Николаевна Аникина

ли стручок фасоли, то ли зародыш, как его изображают на картинках, где онтогенез повторяет филогенез. На месте глаза у зародыша была дырка, в которую Ираида Михайловна продела кожаный ремешок, завязанный особым узлом. Камешек мама повесила Маше на шею, когда вся семья ждала поступления в институт Иртышовой-младшей. Прошедший испытание амулет Ираида Михайловна отнесла Васе.

Вася был выпускником Мухинского училища, но работал в маленькой мастерской, которая находилась в подвале одного монастыря, недалеко от города. В мастерской делали мозаику.

– Вы же мусульманин, – подкалывали его девочки. – Как же вас пустили в православный монастырь?

– В первую очередь я художник. – Вася улыбался во весь рот; зубы у него были ровные, белые и крупные. – А наверху Бог разберётся, кто из нас мусульманин, кто православный, а кто вообще неверующий.

Вася сделал Ираиде Михайловне большую партию халцедоновых амулетов, и между мастером и заказчицей завязалось более близкое знакомство, которое переросло в дружбу, а после, кажется, в короткий роман. Девочки стали частыми гостьями Васиной художественной мастерской, похожей на кладовую Хозяйки Медной горы, с рассыпанными по углам причудливыми сколами полудрагоценных пород: там были и змеевик с травяным отливом, и агат, голубой и чёрный, и светло-зелёный амазонит, и белый опал, и дымчатый оникс, и рубиновый родонит… В подвальчике пыль стояла столбом, руки у Васи от постоянной работы с камнем были покрыты мозолями, но богородицы и святые, которых он любовно собирал для монастырского алтаря из крохотных напиленных кусочков, с каждым месяцем становились всё прекраснее.

Вася приходил к Ираиде Михайловне с цветами, приглашал её в кино и рестораны, и вот однажды мастер осмелел и купил кольцо. Увы, ему пришлось уйти не солоно хлебавши: мама и слышать не хотела о замужестве, к тому же Васино вероисповедание приводило её в ужас. А может быть, Ираида Михайловна просто разложила карты, расчертила гороскопы, и те не показали ей ничего хорошего. Жизнерадостный Вася ничуть не обиделся и сделал всё, чтобы на долгие годы остаться хорошим другом Иртышовых. Он оставался им даже тогда, когда женился на татарской женщине по имени Кадрия. Ираида Михайловна по телефону бурно поздравляла его с женитьбой, а вечером того же дня сидела на кухне в халате с хризантемами и курила несколько часов подряд, пока у неё не кончилась последняя пачка «Мальборо».

О Васиной смерти Маша узнала четыре года назад, по телефону, от Альки.

– Острое лёгочное кровотечение на фоне фиброза лёгких, – сказала сестра. – Его гоняли из больницы в больницу, даже до тубдиспансера доехали. Никто не хотел госпитализировать под Новый год. Так в машине и умер.

Алька рассказала, что в дом к Ираиде Михайловне приходила Кадрия, Васина жена. Кадрия очень просила маму не появляться на похоронах.

– Глупая баба!.. – Алька плакала в трубку. – Она должна была сразу же бежать ко мне. Васю положили бы к нам, в торакальную хирургию. Но она… не позвонила!

Васина смерть вконец подкосила Ираиду Михайловну – она вдруг резко состарилась. Через Альку стала передавать Маше приветы, а потом – неожиданно – первая написала младшей дочери короткое поздравительное сообщение к какому-то празднику. Маша тогда ответила ей – холодно, но вежливо.

Глава 11

«Все только продолженье бала, из света в сумрак переход». Маша ехала по сумеречному Петербургу, и строки, давно выученные наизусть, возникали в памяти беспорядочно, пятое через десятое. Город выманивал Машу из автомобиля, открывал перед ней новые и старые декорации, опускал над дорогой тонкие руки фонарей. В холодные месяцы короткий северный день в Петербурге был мимолётным явлением. Ещё восемь лет назад, покинув родные места, Маша с удивлением убедилась, что петербургский климат, который раньше она считала набившим оскомину общим местом в литературе позапрошлого века, оказался реальностью. Москва по сравнению с Питером была солнечной и тёплой, её воздухом дышалось гораздо легче.

Над Приморским шоссе нависла розовая дымка – такое небо Маша видела только в родных местах: цвет вереска, розового вина, надрезанного арбуза. Машу внезапно растревожил этот оттенок, и ей стало досадно, что какая-то её часть так и не отломилась от общей петербургской души – огромного старого дерева, – так и осталась кривой веткой, надломанной и висящей на тонком кусочке мёрзлой коры.

Но всё было хорошо. Самое главное, ради чего она затеяла эту поездку, осталось уже позади. Петька сидел на пассажирском сиденье «тойоты». Маша уже и сама не смогла бы объяснить, что за истерика с ней вчера случилась. Теперь ей было стыдно за сцену, устроенную в кабинете директора. Наверное, я просто устала, сказала она себе. Надо спать побольше.

Думать о предстоящей встрече не хотелось. Наоборот, Маша оттягивала свидание с матерью – настолько, насколько это было возможно. Они с Петькой поехали самым длинным маршрутом: медленно проползли большую часть Петроградской стороны, пересекли набережную реки Карповки. Позади остались площадь Льва Толстого и Австрийская площадь, которая – Маша прекрасно помнила – в восьмидесятые вообще никак не называлась, а жители именовали её просто «перекрёсток». Над перекрёстком в виде замкнутого круга болталась гирлянда из плакучих огоньков; кажется, она висела здесь уже лет десять – и провисит ещё столько же, подумала Маша.

Проехали Дворцовый мост, постояли в пробке. Гороховая улица тоже не спешила принять блудную дочь в объятия. Чтобы отыскать парковку, Маше пришлось сделать лишнюю петлю вокруг квартала. Она еле-еле вписала автомобиль между другими, занимавшими вместо двух парковочных мест целых три. Чертыхнулась и ещё раз повторила себе, что всё в своей жизни сделала правильно. «В Москве за такую парковку могут и стекло разбить», – сказала она Петьке и щёлкнула кнопкой сигнализации.

Ираида Михайловна встретила гостей в прихожей – сдержанная, стройная, одетая в чёрные узкие брюки и светлую джинсовую рубашку «варёной» расцветки, которая болталась на ней, как показалось Маше, слишком свободно. Короткая стрижка, удачно подобранная краска для волос, аккуратные «стрелочки» в углах глаз, красивые серебряные кольца на обеих руках – всё говорило о том, что мама следит за собой и даст фору любой сорокалетней. Наблюдая, с какой легкостью и грацией она ходит по квартире, Маша невольно засомневалась – не пыталась ли Алька её обмануть? Вот эта энергичная женщина – умирает? Верилось с трудом.

– Вы были у Андрюши? – спросила мать. – Как у него дела? Вас там покормили?

На месте старой деревянной вешалки, которую Маша помнила ещё со времён бабушки Нины Александровны, в коридоре теперь возвышался современный платяной шкаф цвета светлого ореха.

– Мы не голодные, – сказала Маша и отдала матери пальто, не зная, куда его пристроить.

– Ничего! – Ираида Михайловна всегда