Гори - Анастасия Мандрова

Я медленно запрокидываю голову вверх, чтобы удостовериться в своей догадке. Это действительно тот парень с вечеринки. Он наклоняется к моему лицу и тихо произносит:

– Ну привет.

Я застыла от ужаса. Тело отказывается подчиняться мне, и я чувствую, как опасность, теперь уже с обеих сторон, нарастает с каждой секундой.

– Будешь молчать? Это как-то невежливо, – он криво улыбается и добавляет. – Как нога, не болит?

– Хватит! Я первый ее заметил, значит, она – моя! – рявкает Елисей, сильно толкая парня назад. Тот отлетает к стене, с глухим звуком ударяясь о нее и сползая на пол.

Мое сердце готово выпрыгнуть из груди, я забываю, как нужно дышать, и только наблюдаю, как Елисей выжидательно смотрит на меня.

– Нас, кажется, прервали, – говорит он, ухмыляясь.

Я смотрю, словно в замедленном кино, как Елисей делает шаг ко мне.

– Успела соскучиться по мне?

Замороженная только одним его холодным взглядом, я сижу и смотрю, как он подходит ко мне вплотную. Я хочу заплакать, но слез нет. Я хочу убежать, но все силы меня покидают.

– Тебе еще никто не говорил, что молчать невежливо?

Елисей садится на колени рядом со мной и проводит рукой по моим волосам. Я содрогаюсь от приторно сладкого запаха, распространяющегося вокруг меня после его прикосновения. Я уже не чувствую кончиков своих пальцев на руках и ногах, не чувствую губ, и это правильно, потому что я знаю, что последует сейчас.

Елисей уже приближает свое лицо к моему, когда вдруг все в комнате меняется. Сильный толчок – и я оказываюсь лежащей на полу, в ушах шумит, в глазах бегает много маленьких мушек. И только когда мое зрение восстанавливается, я обнаруживаю, что рядом со мной разворачивается настоящая борьба двух мужских тел. Один из них Елисей, другой – парень с вечеринки. Они вместе кружатся по комнате в борьбе за главный приз – меня.

Кажется, я встаю целую вечность, но все-таки справляюсь с этой задачей, и на негнущихся ногах бегу к двери. Она поддается мне сразу, и я оказываюсь на поляне, запорошенной белоснежным снегом, отливающим серебром при свете луны.

Я не знаю, куда мне бежать. За мной дом, в который мне нельзя возвращаться. Впереди только темный лес. И тут я слышу музыку, знакомую настолько хорошо, что я ни секунды не теряя, бегу в ее направлении. Я вдыхаю морозный воздух, спотыкаюсь о корни деревьев, но совершенно не чувствую боли. Я двигаюсь в правильном направлении, потому что отчетливо слышу колыбельную все громче и громче. Наконец, за огромным деревом, на небольшом возвышении, я вижу огонь, вокруг которого играет музыка, и от которого даже издалека идет тепло. Около огня спиной ко мне стоит мужская фигура. Почувствовав мое приближение, он разворачивается в мою сторону и тут же раскрывает свои объятия. Узнав в нем Ваню и прокричав его имя охрипшим голосом, я кидаюсь в его сторону и прижимаюсь всем телом к нему, такому теплому и родному. Он нежно обхватывает меня руками и обдает горячим дыханием мое ухо, шепча:

– Ты замерзла. Давай я тебя согрею.

Мы начинаем кружить в танце под волшебную песню, которая становится для меня чем-то спасительным и освобождающим. Над нами медленно кружатся белые, пушистые хлопья снега, опускаясь на землю. Я чувствую жар от костра, тепло, исходящее от Вани, и холод, сковывающий меня изнутри, уходит.

***

Софи неотрывно смотрела на выключенный экран ноутбука. Только что она шутила с Аней, только что она прекрасно исполняла роль озорной подружки. Станиславский бы гордился ею. А теперь перед ней была пустота. Софи тяжело вздохнула. Черный прямоугольник был единственным, на что она смотрела. Что там, в этом своем квадрате, нашел Малевич? Что там нашли остальные, воздвигнувшие его в шедевры искусства? Колючая темнота, страшная пустота, ничего более. Софи укрыла лицо ладонями и позволила себе прорычать ругательство, но так, чтобы этого не услышали родители за стеной, ведь они так гордились красавицей-дочкой, успешной во всем, чего бы ни касалась ее рука. Софи хотелось поплакать, сползти с этого стула, вжаться в холодный пол и рыдать до спазмов в животе. Такой роскоши она так и не позволила себе ни разу. Ее тело становилось прежним, красивым и нужного цвета, вот только оно ей больше не принадлежало. Кажется, девушка вообще потеряла себя. А между тем, у всех все по-старому. Только Аня, наконец, начала новую жизнь. А чем теперь живет сама Софи?

Все шло хорошо. Она успешно играла свои роли в школе, на занятиях, с родителями и друзьями. Но стоило одному придурку в пустом, ничего не значащем разговоре, сказать одну фразу, как воспоминания тысячами осколков впились в тело Софи, и что еще хуже, ранили в самое сердце. А она ненавидит меня… Потребовалась доля секунды, чтобы мозг Софи перевел эту фразу на английский. Тут же вспомнился припев, следом и сама песня, агрессивная, впечатавшаяся в память до последнего крика, до последней ноты. Все это привело Софи вначале в ступор, она просто зависла и, как болванчик, закачала головой туда-сюда, туда-сюда. Друзья спросили ее, почему она так побледнела, не заболела ли она. Нет, дорогие друзья, всего лишь голова закружилась, надо больше спать, а не тусить, отшутилась она. “Иногда надо рассмешить людей, чтобы отвлечь их от намерения вас повесить…” Анин любимый Бернард Шоу был бы доволен.

Но сейчас было вовсе не до шуток. Софи трясущимися руками взяла свой телефон с наушниками и включила эту песню на повтор. Сколько еще нужно слушать ее, чтобы, подобно скальпелю хирурга, вытащить злокачественную опухоль из своего сердца? И она не заплачет. Нет. Она будет петь эту песню, пока не уйдет ее ярость. Он – урод, сумасшедший! Она ненавидит его!

Глава 12

Улыбка – вот, что я хотела бы чувствовать на своих губах по утрам. Впервые за долгое время мой ночной кошмар завершился не по обычному сценарию. И я проснулась с чувством необычайной радости. Все складывалось настолько хорошо, что казалось не совсем реальным. Все это было благодаря Ване. Он был моим спасителем, моим героем.

Не успела я доесть свои мюсли на завтрак и поразмышлять об отношениях с Ваней, как зазвонил телефон. Посмотрев, от кого идет исходящий звонок, я несколько секунд выжидала. На мгновение мне пришло в голову вовсе не отвечать, не портить это драгоценное для меня утро. Но потом ей все равно пришлось