Лицом вниз. Антология греческой прозы XIX века - Александрос Пападиамандис

Софии тут поблизости. Затем они отвели меня преклонить колени к могиле Константина в Мефа Мейдан[61]. Ты тоже сходи туда, сынок! Там с одной стороны могила арапа, который убил его, вся в коврах и парче! А с другой — бедного царя, где горит одинокая лампадка! Еще мы сходили в одну мечеть и видели на старом дереве цепь, где висела рука Правосудия. И в монастырь Балыклы ходили и видали там рыб, которые ожили на сковороде, когда пал Константинополь. И сверху на Воротах, через которые вошли османы, мы видели надпись о Городе, которую в тот день оставил ангел: «От плохого к худшему». Видеть-то мы ее видели, но я же безграмотная, поэтому прочитать не смогла. Да и что толку ее читать, сынок! Мы и так каждый день наблюдаем за тем, что происходит с Городом. И куда мы только не ходили! И чего только не видали! Но теперь, когда прогулки закончились, я опять тоскую. Посему приходи к нам, родной, почаще, я буду смотреть на тебя, а ты мне — рассказывать, как продвигается наше дело.

Дом вдовы-турчанки стоял на улице Диван Йолу, широкой, но не столь живописной, как раньше, близ византийского ипподрома. Должно быть, когда-то это была усадьба, принадлежащая состоятельной семье. Ведь если соседние дома казались безжалостно изуродованными из-за решения городских властей расширить улицу, то дом турчанки выделялся своим палисадником. И хотя этот палисадник также стал узким, и от его былого великолепия не осталось и следа, тем не менее через его маленькую стену сидящие на балконе могли наблюдать за происходящим на улице. За домом находился небольшой, но красивый садик с высокими, увитыми плющом стенами и маленькой беседкой. Именно благодаря этим стенам большая часть дома чудом сохранилась во время сильного пожара, уничтожившего целый квартал по другую сторону улицы. Часть стены напротив беседки, по всей видимости, также была разрушена во время пожара и затем восстановлена на скорую руку; в нее была врезана маленькая дверца — так к дому появился еще один проход, более удобный для тех, кто приходил из Министерства полиции, пробираясь среди развалин. Однако пожар нанес такой сильный ущерб дому, что он более не казался просторным: денежные затруднения не позволяли восстановить пострадавшую часть. Комнаты на этой стороне, прикрытые наполовину сгоревшими и прибитыми на скорую руку досками, были открыты всем ветрам, и никто в них не жил.

Однако в этом доме помещались не только турчанка с Кямилем, не только эфенди вместе со своей многочисленной семьей, но и моя матушка с Михаилом, а также другие наши близкие и дальние родственники, то и дело приезжавшие навестить нас. Ведь верный Кямиль, пронюхав, что кто-то из них приехал в город, тут же выяснял, где остановился наш гость, и перетаскивал его вещи в дом своей матушки, иногда силой. Добрая турчанка всегда этому радовалась. Ибо, как она говорила, двух плохих людей не может вместить целый мир, в то время как тысячи хороших могут прекрасно ужиться даже в ореховой скорлупке!

Таким был дом, куда я ходил каждый день на протяжении почти четырех недель и проводил там большую часть времени. Старая турчанка приветствовала меня из-за резных ставень еще до того, как я пересекал порог дома на Диван Йолу. Мою особу торжественно встречали на балконе. Мое появление вызывало в доме переполох, схожий с шумом, что издает курятник, напуганный появлением кошки. Это были крики жен и дочерей эфенди, которые поскорее убегали на свою половину, боясь, как бы я не увидел их без яшмака. Кямиль, бледный, но тем не менее красивый, в маленькой и белоснежной чалме и в длинном зеленом кафтане, ростом почти со стену палисадника, каждый раз открывал мне дверь, мило и печально улыбаясь, и кланялся до самого пола, приветствуя меня. Старушки всегда угощали меня одной из моих любимых сладостей или рассказывали сказку, что было еще приятнее. Старая турчанка особенно восхищалась мной, ведь, как она говорила, несмотря на мою образованность и мудрость, я не стал идолопоклонником или неверующим и всем сердцем верил в сказки! Только две вещи ее ужасно огорчали: во-первых, я напрочь отказывался слушать о чудесах магии, а во-вторых, даже на одну ночь не хотел оставаться под скромным кровом турчанки. Если в первом вопросе нам так и не удалось достигнуть согласия, то относительно второго мы все же пришли к компромиссу.

Со дня на день мы ожидали возвращения ее сына, следователя. Он уже отправил около двадцати подозреваемых в темницы Города, куда передали наше дело, забрав его из рук местных жандармов. Я пообещал старой турчанке, что, как только эфенди вернется, я у них заночую. Мне надо будет о многом его расспросить. Если я не ошибаюсь, ее сын вернулся на третий день. Мой брат, приехавший накануне, поведал мне о том, какую большую работу тот развернул.

— Итак, — сказал я им, — я приеду завтра вечером, как только вернется эфенди. Не ждите меня раньше.

На следующий день, оседлав одну из лошадей, которую можно было взять напрокат у Старого моста, и не жалея ног босого погонщика, что, обливаясь потом, всю дорогу бежал рядом с быстрой и послушной лошадью, я приехал к ним в дом гораздо раньше обещанного. Поэтому, не услышав привычных приветствий турчанки из-за решетчатого окна, я ничуть не удивился. Но мне показалось странным, что, когда открылась дверь, вместо бледного Кямиля, который обычно низко кланялся мне со своей вечно печальной улыбкой, я увидел маленького, глупо вылупившегося на меня турчонка. Кроме мальчика, во дворе никого не было. Я вошел в холодную, вымощенную прихожую — и там ни души. В нетерпении позвал свою матушку и брата, но никто не отозвался. Ведущая в сад дверца в глубине прихожей неожиданно оказалась приоткрытой. Я не мог подняться по лестнице, не убедившись, что женщины покинули залу, поэтому в нерешительности подошел к этой двери и выглянул в сад.

Рядом с высокой обвитой плющом стеной, наполовину в тени, сидели моя мать, турчанка и еще какая-то чумазая старуха с непокрытой головой, вся в лохмотьях, по всей видимости, цыганка. Она сидела выше остальных и держала на коленях перевернутое решето, над которым склонились моя мать и турчанка, пытаясь в чем-то разобраться и переглядываясь с явным удивлением и недоумением. Прервав долгое молчание, цыганка решительным тоном заявила:

— Я же говорю, убийца рядом с вами. Бродит среди вас. Не ищите его далеко.

— Ха! — торжествуя, воскликнула моя мать. — Попался, значит! Это точно один из тех заключенных, которых прислал