Сначала женщины и дети - Алина Грабовски

Полгода назад в городе открылся конкурирующий бар с крафтовым пивом, органическими говяжьими хот-догами и коктейлями на кране. Поначалу мы не волновались, а потом посетителей стало меньше, и мы послали Чарли на разведку. Буду честен, сообщил он, вернувшись с порозовевшими от холода щеками. Это полный восторг.

– А у меня новость, – говорит поэт и резко поворачивается, хрустнув шейными позвонками. Он любит серьезно смотреть на собеседника во время разговора. И вообще, ему нравится, когда его называют серьезным. Ему кажется, это то же, что и «умный».

– Какая? – нутро сжимается, как кулак. Ненавижу сюрпризы.

– Я добыл тебе сценарий! Или – как там говорят? Халтурку. Я добыл тебе халтурку.

– Сценарий? Пьесы? – спрашивает Фредди.

Поэт его игнорирует.

– Это независимое кино…

– А я видел, как снимали «Отступников» в южном Бостоне, – прерывает его Фредди. – И даже пончик у них утащил, когда они отвернулись.

– Какой? – спрашиваю я.

– С корицей и сахаром.

– Молодец.

Поэт нетерпеливо стучит по барной стойке. Его пальцы оставляют следы на глянцевой поверхности: маленькие жирные отпечатки с завитушками.

– Это отличная возможность, Рэй.

На первом свидании я призналась, что когда-то хотела стать актрисой. Мы оба в первый раз пришли на свидание по приложению для знакомств, и я растерялась, увидев лицо с экрана в реальной жизни. Поэтому меня пробило на откровенность. Я даже никогда не участвовала в школьных спектаклях, но мне нравилась идея отыгрывать чужие жизни. Мне всегда казалось странным, что человек соглашается прожить единственный сценарий и даже старается как можно меньше от него отклоняться. Развод, смена карьеры, трагические события считаются нежелательными отступлениями. Я же хотела другого.

И вот через два месяца после окончания школы я купила билет в Лос-Анджелес. Там у меня не было ни жилья, ни агента, ни плана. Только что умерла моя мама, и переезд дал мне чувство контроля, будто своим неожиданным выбором я переплюнула эту непредвиденную аномалию. Неделю я спала на диване у подруги, а потом сняла квартиру с девушкой, которую нашла по объявлению в интернете. Та называла себя «целительницей» и познакомила меня со своим агентом; я заплатила ему пятьсот долларов, чтобы он меня представлял и за серию портретов, сделанных в его гараже, где по стенам расползалась плесень. Мы распечатали снимки в копировальном центре, я сунула их в карман кресла в машине и стала колесить по городу и прослушиваться на роли убитой любовницы, изнасилованной подружки и шлюхи номер четыре, а когда не изображала этих несчастных женщин, работала уборщицей в кондоминиумах. Хотела бы я тебе помочь, сказала соседка, встретив меня с чашкой травяного чая, когда однажды вечером я пришла домой. Хотела бы, но как?

Даже не знаю, зачем я рассказала ему это на первом свидании.

– Что значит «добыл сценарий»? – спрашиваю я. – Купил в интернете?

– Нет, нет, нет. – Он тянется через стойку и берет меня за руки, будто чувствует, что теряет мое доверие. – Приятель из Кембриджа снимает первый фильм и прислал сценарий мне. У него интересная концепция темпорального нарратива.

– То есть времени, – поправляю я. – Почему просто не сказать «времени»? – И почему просто не сказать «Гарвард»? Просто скажи «Гарвард».

Поэт с укором моргает в ответ на мою грубость, и на миг мне кажется, что между нами разразится ссора прямо здесь, при Фредди. Ненавижу, когда парочки ссорятся при всех: в этот момент они похожи на мужиков, которые сидят за баром со сползшими штанами так, что попа видна, и приходится притворяться, что ничего не замечаешь, хотя все хозяйство наружу.

– В общем, он хочет, чтобы ты приехала на пробы, – поэт выпускает мои руки.

– Я? С чего это? – Я даже объявления о кастингах читать перестала с тех пор, как семь лет назад вернулась домой. Отец звонил в Лос-Анджелес и спрашивал, как поступить с мамиными вещами: оставить или отдать на благотворительность. Он один вынес все из дома, а я даже не приехала помочь. До сих пор грызу себя за это.

Поэт смотрит на часы.

– Ты заканчиваешь? Могу по пути рассказать.

Фредди за моей спиной отжимает грязные полотенца и относит их в стиральную машину в подсобке. Обнюхивает каждое, определяет, нужно ли добавлять отбеливатель или достаточно обычного порошка. Мы так давно вместе работаем, что понимаем друг друга без слов.

– Мне нужно кое-что доделать, – отвечаю я.

– Иди, Рэй, – подходит Фредди с тазом грязных полотенец. – Я сам закончу.

В последнее время Фредди настаивает, чтобы в пятницу я уходила, а он работал один. Ступай развейся, говорит он, но я предпочитаю остаться, потому что питаю безумную несокрушимую надежду, что наши клиенты вернутся и паб загудит, как в старые добрые времена: католическое раскаяние заставит их дать нам сорок процентов на чай и поклясться, что они больше не переступят порог «Мерфис».

Для такой невезучей девчонки ты слишком наивная, сказал мне как-то один бывший. Тебя это заводит? – спросила я. Нет, немного подумав, ответил он. Скорее, наоборот.

– Уверен? – спрашиваю я.

– С такой толпой я точно справлюсь. – Фредди подмигивает и хлопает меня по плечу. Поэт за стойкой нетерпеливо притоптывает ногой, мысок его кожаного ботинка стучит по виниловой обивке.

– Незачем было хамить, – говорю я, когда мы выходим на улицу.

– Хамить? – возмущенно повторяет он. Он считает себя настолько осознанным, что любое стороннее мнение для него – заведомая глупость: если бы он вел себя грубо, он бы это заметил. – Я спасал твой пятничный вечер. Ты слишком щедро распоряжаешься своим временем. Он тебя использует.

– Использует? – шиплю я, но поэт уходит вперед и меня не слышит. Бегу за ним, рабочие сабо шлепают по тротуару. Мне повезло, что, несмотря на свои творческие чаяния, поэт не слишком наблюдателен. Будь он внимательнее, заметил бы, как сжались мои кулаки. Заиграли желваки. Напряглись плечи.

К счастью, он ничего не видит.

– Нейтан классный, он тебе понравится, – заявляет поэт и открывает ноутбук. – На нашем писательском курсе он был лучшим. Горы таланта.

– Прям горы, – повторяю я.

– Кажется, в том году он стажировался на «Сандэнсе». Все считают, что он выстрелит.

– Кто «все»?

Он игнорирует меня и открывает письмо с названием «Кастинг безымянного проекта». Я сажусь рядом за кухонный стол и смотрю на экран; там женщина держит в одной руке кружку с пивом, а другой наливает водку; ее лицо раскраснелось оттого, что она пытается делать несколько вещей одновременно, на футболке под мышками расплылись влажные полумесяцы. Она обслуживает мужчину с красными от многолетнего пьянства щеками и ярким бликом от вспышки на лысине; они заговорщически улыбаются