Евгений Онегин. Престиж и предрассудки - Юлия Фёдоровна Ивлиева

– Увы, знаю немало подобных примеров, – согласился Евгений.

Как ни удивительно, но он испытывал угрызения совести. В некоторой степени он винил себя за то, что не ответил на чувства Татьяны и поверг ее в пучину печали, сомнений и обид.

Удивительно, но его никогда не мучила совесть из-за Лизы Строгановой или из-за любой другой барышни. Евгений частенько играл чувствами, не старался вести себя осторожно, аккуратно или мягко. Не задумывался, что испытывают его пассии. Редко рассуждал о том, насколько сильно мог обидеть или уязвить барышень столицы. Возможно, потому что красавицы не были уж столь наивны, насколько хлопали глазками, не были так беззащитны, как хотели казаться, и сами умело вели любовную игру.

Но почему-то наивная и бесхитростная Татьяна всколыхнула в нем совесть и желание защитить. За нее ведь и в самом деле некому было заступиться. Странная волна незнакомых чувств поднималась в Евгении.

– Вот уж не хватало еще одной девицы в моей жизни, – пробубнил он.

– Да, Татьяна согласится выйти за Модеста, – после некоторых раздумий заключил Владимир. – И Прасковью Ларину нам не переубедить.

Он тяжело вздохнул и уставился перед собой пустым взором. Не желая соглашаться с подобным положением вещей, он жалобно уставился на Онегина.

– Нужно что-то сделать. Придумать. Хотя бы попробовать.

Евгений был с ним согласен. Он отчетливо осознал, что никогда себе не простит, если сейчас позволит Модесту погубить жизнь Татьяны.

– Я все же попробую убедить Прасковью Парфеновну, – решил Ленский, не в силах придумать что-нибудь еще. – Она не обречет Татьяну на печальную участь. В конце концов, Ларина не позволит пустить с молотка родовое имение, в которое она вложила столько сил, всю свою жизнь. После свадьбы усадьба и большая часть их владений пойдут уплатой за долги Модеста. Тогда она уже ничего не сможет сделать. Татьяна и, может быть, она сама, окажутся в монастыре.

– Боюсь, Прасковья просто не сможет представить подобной корысти и коварства в людях. Зарецкий никогда не подтвердит того пьяного разговора, а Петушков не признает, что привел в дом соседей мота и мошенника. Татьяна и вовсе рассудит… – здесь Онегин не договорил.

Владимир вскинул на него огорченный взор, будто ожидая, что друг сейчас все исправит.

– Можно попробовать иначе. Хитростью. – Евгений весело ему подмигнул. – Десяток волков из любого прохвоста сделают героя. А барышни до беспамятства любят героев-спасителей. Особенно барышни, страстно желающие замуж. Тут был бы повод… Владимир, вы дружны с Кормским?

Он кивнул, хоть и ни слова не понял из того, что говорил Евгений, но тот явно что-то придумал, и это вселяло надежду. Настроение Ленского моментально улучшилось. Вновь вспыхнула уверенность, что все будет хорошо.

Евгений изложил свой план. До вечера они обсуждали детали. Только пред самым ужином Владимир вспомнил, что не навестил невесту. Он отправился к Лариным, а Евгений сел писать письмо Алине Вороновой, своей хорошей подруге и бывшей возлюбленной.

Глава 21

Летний Петербург давил нестерпимой духотой, липкой влажностью и скукой. Можно было часами лежать на оттоманке перед распахнутым окном, маяться бездельем, изнывать от жары и ждать. Ждать ветра, ждать прохлады или дождя. Ждать визитеров, ждать вечера, ждать хоть каких-то перемен.

Ждать получалось хорошо. Сонно и лениво. Изменений не происходило. Вечером к скуке добавлялась темнота, прорезанная россыпью мелких огней, и печаль.

Алина Воронова скучала и грустила. Тоска ее ощущалась совершенно невыносимо, поскольку ей не находилось причины. А значит, устранить причину и развеять грусть не представлялось возможным.

Большая часть петербургского общества разъехалась по курортам. Алина уже побывала на всех – тоска.

Кое-кто вечерами прогуливался по Невскому проспекту, но она не желала их видеть. Ее раздражали надоевшие рожи с одинаковыми, как из-под трафарета, выражениями лица. Тоска.

Обсуждать шляпку госпожи Милявской? Да пускай наденет хоть ночной горшок. Болонку Екатерины Бакуниной? Ей своя блохоловка осатанела визгливым тявканьем. Что ли, покусала бы кого, как в прошлый раз? А то лежит на руках безвольной тряпкой. Уж скорее бы дотерпеть до начала петербургского сезона. Балы, поэтические вечера, может, кавалеры новые появятся. Кто-то интересный приедет из Москвы или из-за границы. Ах!

«Вот тоска!» – вздохнула Алина.

Тетка, генеральша Вера Ухтомская, которая, строго говоря, теткой не была, а приходилась женой дяди покойного мужа. Да какая разница! Так вот, Вера Александровна настоятельно рекомендовала Алине выйти замуж. Она и сама была не прочь. Очень даже за! Она мгновенно представляла себя рядом со статным кавалером, который приносит ей шампанское на балу, беспрестанно восхищается ей, исполняет все ее поручения, вечерами читает ей стихи, развлекает и вызывает бесконечную зависть подруг. Еще он должен быть не слишком себялюбив, потому что любить ему следует ее, Алину. Не слишком ревнив, поскольку она не намерена лишать себя флирта с другими кавалерами. Терпелив, услужлив, не ворчлив, легок в общении… Вот только где взять такого кавалера?

Вера обещала подсобить, но казалось, это уже никогда не случится. Алина не молодела и не хорошела. Увы, даже деньги, оставленные ее покойным супругом, ничего не могли с этим поделать. К тому же каждый сезон появлялись молодые дебютантки. Хорошенькие и юные. Как с ними конкурировать?

Вот эта вот невыносимая скука и бессмысленное, бесконечное ожидание непонятно чего заставили Алину стремительно собраться в дорогу. Едва получила письмо от Онегина, молодая вдова переполошила дом, растормошила сонных неповоротливых служанок и велела закладывать экипаж для дальнего путешествия.

Прислуга, осознав, что барыня сейчас уедет, шевелилась расторопно и угодливо. Даже демонстрировала сообразительность и упреждала желания.

В своем воображении Алина рисовала себя в цветастом домашнем платье, с солнцем, играющим в распущенных волосах. Представляла, как сидит вечерами в плетеном кресле на веранде, а горничная подает молока в крынке. Она пьет через край, любуется заходящим солнцем и чувствует себя довольной и отдохнувшей. Евгений качает ее на качелях (в деревне непременно должны быть качели) и рассказывает смешные неприличные анекдоты, которые только он умел рассказывать так, что не произносил ни одного вульгарного слова, но все равно становилось понятно и жутко смешно.

Алина поглядела на конверт, который до сих пор пах дорогим мужским одеколоном, хоть и побывал в руках почтарей, и в предвкушении закусила нижнюю губу. В ее взгляд закрались лукавые огоньки.

Приглашение Евгения Онегина прибыло очень вовремя, и она его с радостью приняла. У Алины и самой где-то имелась деревня, даже не одна, которую