Дым над тайгой - Станислав Васильевич Вторушин

гусеницами, пробиваясь через тайгу к буровым. Ему вдруг жутко захотелось в Сибирь, но внутренний голос осадил, злорадно шепнув: «Евстигнееву хорошо, он холостяк. А у тебя жена, дочка... Надо бы поговорить с Ниной. Вдруг она воспротивится, и тогда на мечте придется поставить крест. А может, не советоваться с ней, а послать письмо, подождать ответ? Придет конкретное предложение, тогда и поговорить с женой?..»

С этими мыслями Остудин ходил несколько дней. А потом сел и написал письмо в объединение «Сибнефтегазразведка». В нем сообщил свои биографические данные, занимаемую должность и попросил ответить, нужны ли такие специалисты, как он, в геологии. Месяц шел за месяцем, ответа не было. Остудин решил, что подходящего ему места нет, а предлагать должность бурового мастера там постеснялись. Однако через полгода из Сибири пришла телеграмма за подписью начальника объединения Батурина. В ней было всего восемь слов. «Можем предложить должность начальника нефтеразведочной экспедиции. Согласие телеграфируйте».

Остудин нашел телеграмму в почтовом ящике, возвращаясь с работы. Нины еще не было дома. Вместе с дочкой Ольгой, которую она сама брала из детского сада, они, очевидно, зашли в магазин за продуктами. Остудин перечитал телеграмму несколько раз, повертел в руках, осмотрел с обратной стороны, словно старался найти в ней скрытый смысл. Он не поднялся со стула даже тогда, когда услышал, как Нина пытается открыть ключом дверь. Войдя в квартиру, она сразу заметила, что с мужем что-то случилось.

— Что с тобой? — спросила она, протягивая ему сумку с продуктами.

Вместо ответа Остудин показал ей телеграмму.

— Ты что, писал им? — быстро пробежав глазами текст, она с удивлением посмотрела на мужа.

— Писал полгода назад. Я уже забыл об этом, а они вот прислали телеграмму, — Остудин виновато развел руки.

— Помоги раздеться, — сказала Нина.

Он помог ей снять пальто. Пока помогал дочке раздеться, Нина собрала на стол.

— Ну и что же ты думаешь делать? — спросила она, когда они сели ужинать.

— Не знаю, — ответил Остудин и посмотрел на жену, стараясь определить ее реакцию. — Неожиданно как-то. Я не предполагал, что дело обернется так серьезно.

Он знал, что Нина была домоседкой. Ей нравилась их квартира, нравился поселок, в котором они жили, в школе среди учителей у нее было много подруг. Роман Иванович смотрел на жену, сидевшую перед ним за столом в свежей модной кофточке, на ее аккуратную прическу, сделанную вчера у знакомой парикмахерши, и думал, что она никогда не расстанется ни с уютом, ни с подругами, ни с маленькими, но надежными связями, помогающими жить не хуже других. Зачем ей Сибирь с ее снегами, завывающими метелями, с домом, в котором может быть и холодно и не всегда светить электричество?

Нина отодвинула тарелку, положила ложку на стол и подняла на него глаза. «Ну вот и все», — решил Остудин и нагнулся к своей тарелке. Он начал лихорадочно соображать, как выйти из этой ситуации. Теперь он уже был твердо уверен в том, что поедет в «Сибнефтегазразведку» при любых обстоятельствах, не упустит свой шанс.

— А знаешь, Роман, — сказала Нина с особенной интонацией в голосе, которую он у нее еще никогда не слышал, — по-моему, предложение лестно. Стать начальником экспедиции в тридцать два года весьма престижно. Может, махнем в Сибирь, а?

Он молча взял в руку ее узкую, еще не успевшую отогреться с улицы ладонь, поднес к губам и поцеловал. И увидел счастливый, почти детский восторг в ее глазах.

Утром Остудин телеграфировал Батурину свое согласие. Сообщил, что увольняется с сегодняшнего же дня, но просит дать на завершение всех формальностей две недели. Думал, что при увольнении могут возникнуть осложнения. Он хоть и небольшой, но начальник, ему надо подыскивать замену, согласовывать ее с кем надо, что-то там утрясать... А если вмешается партком, дело затянется совсем надолго. Сразу же спросят, почему ни с кем не посоветовался, никого не предупредил... Но, к его удивлению, кое-кто даже обрадовался тому, что он уходит. Желающих занять его должность оказалось более чем достаточно.

Такой оборот дела даже обидел Остудина. Его постоянно хвалили на собраниях, ставили в пример, поощряли к праздникам, а когда дошло до проверки истинного к нему, Остудину, отношения, расстались без тяжелого вздоха. Впрочем, так бывает почти всегда. «Что ж, — подумал Роман Иванович, — была без радости любовь, разлука будет без печали».

Нищему собраться — только подпоясаться. Сложила Нина в небольшой чемодан необходимые на первое время пожитки, окликнула мужа:

— Слушай, отец, разные там плошки-поварешки, думаю, не нужны? Все-таки не рядовым работником едешь, наверное, к твоему приему подготовятся. Твой предшественник был же как-то устроен.

— Да ты что? — удивился Остудин. — Неужели мы там этого добра не купим? — он посмотрел на кастрюли и добавил: — Тащиться с таким барахлом на Север — люди засмеют.

— Кто его знает? — оглядывая кухню, сказала Нина. — Поезда на Север не ходят. Может быть, там люди охотничьими котелками обходятся?

Остудин искренне рассмеялся. Он подошел к жене, обнял ее за плечи, поцеловал в голову:

— Геологи — люди не бедные, на эмалированную кастрюлю наверняка раскошелятся. Ты мне лучше чистых рубашек побольше положи. Там их ни стирать, ни гладить некому.

Нина подняла на него глаза, сказала, искренне вздохнув:

— Боюсь я этих прачек. Сначала погладят рубашку, а потом и самого хозяина. Вы, мужики, на ласку податливые.

— Не говори глупостей, — сказал Остудин, снова поцеловав ее. — Таежники женам не изменяют. Это жены с ума сходят, пока мужики лазают по тайге.

Он посмотрел на часы. До отлета было далеко, но надо было все проверить, чтобы не забыть ни одной мелочи.

Самолет в Среднесибирск улетал рано утром. Остудин не спал почти всю ночь, рисуя в своем воображении первую встречу с Батуриным и Сибирью. И если Сибирь он представлял довольно отчетливо, то вот каким выглядит Батурин — не мог даже предположить. Впрочем, внешность начальника для него не имела значения. Главными были его характер и отношение к людям. А поскольку характер человека проявляется в конкретных ситуациях, то и это никак не рисовалось Остудину. Так и не сомкнул глаз до самого утра. Зато когда сел в самолет и устроился в удобном кресле, сразу же провалился в глубокий сон.

Открыл глаза от толчка — самолет выпускал шасси, заходя на посадку. Ступив на трап, Остудин поежился и огляделся. Было холодно, сухой