Поколение - Николай Владимирович Курочкин

стул голограмму баскервильской собачки и любовался ею. Он быстро привык к ней и даже полюбил ее. Он без труда находил теперь магическую точку, собачка оживала, ощеривала клыки, и он шептал ей: «Ну-ну! Не щерься так, а то мне страшно. Плохо нам с тобой без хозяйки, и ждать еще неизвестно сколько, может, месяц, может, два, а может, и вообще…»

В одну из таких минут ему и пришла на ум странная мысль. «А что… — думал он, сидя в одинокой своей квартире, — почему бы и нет?! Разве природа глупее человека? Человек лишь заимствует у природы то, что в состоянии теперь заимствовать. Идею голографии, например… Разве сам человек не есть самая совершенная голограмма? Или нет в нем пугающего даже объема? Или так уж легко установить, где он мнимый, где действительный? А что такое душа? Не голограмма?!»

Он долго ходил тогда по комнате, наперед зная, что не заснет; стоял у зеркала, и смотрел на себя каким-то новым взглядом, и смеялся своим странным мыслям, чтобы они отстали наконец от него. «Хорошо, — скажет потом добродушный дядька в белом застиранном халате. — Душа — голограмма, а природа умнее человека. Ваше открытие запатентовано под номером семь тысяч двести пятьдесят дробь триста девять. А теперь расслабьтесь и выбросьте все это из головы!»

Весточка от Бэт пришла после майских праздников. Она сообщала, что планирует свою поездку на конец июня. Мистер Хейзлвуд с Джорджем передавали ему такие пламенные приветы, что оставалось удивляться, почему письмо не сгорело.

Июнь был жарким — утомительно, невыносимо жарким. Улицы напоминали экспериментальный вариант содружества финской сауны и турецких бань, и каждый, кто имел портфель, носил в нем, помимо прочего, полотенце или дюжину носовых платков.

Белов пригласил к микрофону главного синоптика, и тот сразу порадовал астраханцев, сообщив, что они являются свидетелями рекордной с начала столетия жары, хотя от этой радости не стало прохладнее.

К заветному сроку погода смилостивилась над Беловым, и, прилетев в Москву, он даже пожалел, что не взял с собой свитер.

— Слушайте! — Тонкие брови полезли на лоб, покрывшийся морщинами. — Вы уже пятый раз подходите сюда. Я же вам русским языком сказала: идет по расписанию. Что вас еще интересует?

В комнате для курения он подошел к зеркалу и еще раз придирчиво осмотрел себя. Он успел уже загореть, но ему не нравилась прическа у того парня напротив — волосы хулиганили, не поддаваясь ни рукам, ни щетке. А костюм сидит сносно и выглядит намного дороже своих восьмидесяти, и галстук — просто потрясающий, особенно это «капуцино» чуть ниже узла. Сразу приобретаешь смиренный вид.

На Москву, если все пойдет нормально, времени не останется. Билеты до Волгограда еще взять, пока туда-сюда — и снова лететь. Бедная Бэт! Сплошные самолеты. А там еще час на автобусе. Ну и отлично! Будет повод внести ее в дом на руках. Донским казакам это понравится, не говоря уже о самой Бэт.

Мать звонила ему на работу от соседки: «Ну, помнишь, тетя Нюра, она тебя еще поймала, когда ты куриную воду пил…» — «Аа… да-да!» — чего он там помнил в три года?! «Так, сынок, это что же нам делать-то? Чего готовить? Как встречать-то?» — «Да как встретите. Что вы там панику развели? Каймаку, пирогов — и за глаза! Она вам понравится…» — «Она-то понравится, а у нас этот черт придурошный, Миней, как же он не придет? А он же матерщинник первый. Стыда не оберешься». — «Да пусть себе матерится. Она же все равно ничего по-русски не понимает». — «А как же мы с ней гутарить-то будем?» — «Через меня». — «Телеграмму дай, когда ехать будете».

По рейсу Е-745 можно было сверять часы. Белов развернул цветы и выбросил целлофан в урну. Он чуть шею себе не свернул, разглядывая пассажиров, пока не увидел девушку в вельветовых джинсах и короткой замшевой куртке. Очень знакомую девушку, которую давно не видел. Самую красивую девушку, которую он только видел. Самую ласковую и нежную девушку с двумя чемоданами, с сумкой через плечо. Девушку, которую хотелось спрятать ото всех, но чтобы все знали, что она у него есть.

Он не целовал ее девяносто девять лет и триста шестьдесят четыре дня.

— Сегодня у тебя день путешествий, — сказал он. — Летим до Волгограда, а там еще на автобусе час. У тебя что в чемоданах — пятьдесят три платья и двадцать восемь костюмов?

— Да, — засмеялась Бэт, — хочу понравиться тебе и твоим родственникам.

— Особенно родственникам, — одобрил Белов, — они большие ценители парижской моды.

В Волгоград они прилетели вечером. В самолете Белов попытался уговорить Бэт вздремнуть, но та лишь кивала головой, улыбаясь сонными глазами. В аэропорту они взяли такси.

— Вам в какой Калач — в новый или старый? — спросил шофер.

— В старый, — сказал Белов. — Туда, к мосту…

Они подъехали к дому, и шофер по просьбе Белова несколько раз просигналил. Первой на крыльце появилась мать. Она как-то придирчиво, даже недовольно посмотрела на гудящую машину, но тут же все поняла: всплеснула руками, ударив их одна о другую перед собой, что-то крикнула в окно и посеменила к калитке.

— Да ты что же телеграмму-то не дал? Ой, бестолковый! — запричитала она, обнимая сына.

— Здравствуйте, гостюшки дорогие! — Белов обернулся и увидел бабусю — маленькую, худенькую, в нарядном цветастом платке. Он взял Бэт под руку и подвел к ним.

— Это Элизабет Хейзлвуд, — церемонно представил он девушку. — Можете звать ее Лизой.

Бэт отчаянно улыбалась, не зная, что сказать.

— Да что же мы здесь стоим-то? — спросила бабуся. — Пойдем, милая! — и повела Бэт во двор.

Пока они распаковывались и купались под душем — беловское кривобокое произведение в углу двора, — об их приезде узнали все, кому это было интересно. Похоже, что каждый дом в радиусе ста пятидесяти метров отправил на встречу своего полномочного представителя, и, выглянув в окно, Белов увидел толпу, чинно гулявшую вдоль стола, который уже успели накрыть.

— Ну, теперь держись, — сказал он Бэт. — Сейчас казаки тебя в свою веру крестить будут!

— Пол, я боюсь… — Она подошла к зеркалу и еще раз причесалась.

Начался утомительный ритуал представления.

— Аграфена Матвеевна, Феклина сестра.

— Аверьян Кондратич, второй муж Груняши-упокойницы.

— Миней Василич, Васюнин племянник…

И еще десятка полтора имен с нечетко обозначенной принадлежностью к кому-нибудь из дальних родственников.

— А это Лиза, — сказал Белов, обняв Бэт за плечи. — Она по-русски не говорит, если кто что спросить захочет, я переведу.

С тем и сели за стол.

— Вот сейчас смотри. — Он тронул Бэт за локоть. — По рюмке выпьют и петь начнут, а потом плясать.

— Пол, я есть хочу, — прошептала