Бежала по полю девчонка - Людмила Андреевна Кузьмина

Сейчас я не вспомнила бы многие подробности этих моих ученических лет и тем более не вспомнила бы фамилии своих одноклассников, но передо мной лежит моя первая школьная фотография, довольно некачественная по нынешним понятиям, естественно чёрно-белая, сделанная каким-то заезжим фотографом. И я даже помню, как боялась, что мне вдруг не достанется фотография, и когда я её получила, то первым делом на обратной чистой стороне, вверху, своим детским, неопределившимся почерком написала: «Фотографировались в В-Карасях во втором классе 23 апреля 1949 года». Мы фотографировались весной, в конце учебного года, и значит, перешли все в третий класс, но я написала, что фотографировались во втором классе. Далее следовали пронумерованные 34 фамилии учащихся. Причём, чтобы не получились ряды фамилий вкривь и вкось, я старательно нанесла простым карандашом линейки. Надписи делала чернилами. И видно, что писала в два приёма: надпись вверху более яркая, наверное, в классе писала, а перечисление фамилий, заканчивающееся внизу фамилией учительницы Татьяны Ильиничны Мохеревой, сделано по линейкам дома. Оттенок чернил другой, и перо более тонкое.

Ну какая я молодец была! Все одноклассники и учительница теперь словно воскресли. Помню каждого, со всеми хорошими и плохими привычками и поступками.

Наверное, нас не предупредили о том, что будут фотографировать. Мы смотримся все одетыми кто в чём, очень по-деревенски, как привыкли бегать на улице и одеваться дома.

Я в блёклом платьице и сама тщедушная такая, волосы зачёсаны на прямой пробор, сзади, помнится, и коса была – увы, не такая толстая и длинная, как у моей подружки Зойки Конюховой. Бывая у неё дома, я однажды спросила, почему у неё такая длинная коса, может, она чем-то волосы мажет и они лучше растут, чем у меня? Зойкина мама засмеялась и сказала:

– Соплями мажет. Попробуй и ты свои волосы соплями смазывать!

И я ведь поверила! Дома доложила эту новость моей бабушке, и она смеялась. Всегда я отличалась какой-то внушаемостью и подражательностью. Помню в класс пришла медсестра и должна была всем ученикам сделать прививки от чего-то. Одна из учениц Вера Мурзина, испугавшись укола, запаниковала и залезла под парту. И я сделала то же самое. Учительнице пришлось проявить немалые усилия, чтобы вытащить меня из-под парты, – уговаривала, сердилась, стыдила, но я, даром, что маломощная по сравнению с учительницей, цепко ухватилась за спинку парты. Учительница тянула меня, и я двигалась вместе с партой (а парты у нас были ох и тяжёлые, сбитые из толстых досок). Медсестра улучила момент и, подняв мою кофточку, быстро сделала укол под лопатку. И было не больно, но совершённое насилие надо мной вызвало в моей душе бурную реакцию. Ухватив учительницу за талию и уткнувшись носом ниже её груди, я стала кричать. И даже потом, придя домой, я плакала, жаловалась бабке, что в школе в меня воткнули большую иглу и что мне якобы очень больно даже сейчас, и я, может быть, умру. И ведь к ночи у меня поднялась высокая температура, мне и впрямь было плохо, меня вырвало! Бабка меня чем-то отпаивала. Богатое у меня воображение, однако, было. На другой день выяснилось, что ни у кого из учеников никакой реакции на укол не было. Только у меня.

Несколько мальчишек и девчонок на фотографии демонстративно выставили учебники или тетрадки. Для чего – непонятно. Но так захотелось, чтобы и книжки с тетрадками попали на фотографию. Кстати, мы обращались с учебниками и тетрадками бережно, как с ценностью. Учебники были не у всех – их не хватало. И тетрадки порою были сшитые учительницей из разнородных листов – их тоже не хватало. Я вспоминаю, как в третьем классе я сбавила старания в учёбе, стала писать небрежно, в результате в моих тетрадках появились четвёрки и даже тройки. И однажды дома мой папка решил посмотреть мои тетрадки, увидел мазню и кляксы, рассердился (наверное, он был не трезв) и бросил тетрадку в топившуюся печку-«голландку». Помню моё чувство недоумения: как же так можно? Тетрадь – в печку? Ведь мне её дала учительница, и, наверное, теперь мне не на чем будет писать? Выручила мама. Она сшила мне другую тетрадку. У неё хранились тетрадные листки на всякий случай ещё с тех времен, когда она работала учительницей и в детском саду…

И какие же мелочи мне вспоминаются! И зачем-то я пишу об этом? И если кто-то из моих одноклассников или их потомки прочитают эту мою книгу, пусть не обижаются на меня за то, как я здесь, возможно, негативно представляю моих одноклассников. Они так запомнились мне в моём детском восприятии.

Вот вспомнила, что мой одноклассник Максимов имел привычку есть свои козявки из носа, называя их «су´шенками». Эко, чего запомнила!

Многое может напомнить давняя фотография. Со мной учился мальчишка по фамилии Люцер – немец из высланных волжских немцев. Если не путаю, он жил с какой-то роднёй, потому что его мать разбилась в шахте, упав на рудоспуске. Я запомнила похороны этой несчастной женщины в гробу с обвязанной головой. Маленький Люцер, ему было тогда лет пять или шесть, окаменело стоял у гроба и не плакал. Какая-то бабка растормошила его: ты, мол, поплачь, больше ведь никогда не увидишь свою мамку. И вдруг мальчишка весь сморщился и так безутешно и жалобно заплакал, что я разозлилась на бабку: зачем-де его «разжалобила». Мальчонку пришлось увести от гроба. Это было во время войны, когда женщины допускались к работе в шахте – мужчин не хватало, а женщины просились в шахту, потому что за этот тяжёлый труд давали талоны на продукты.

И вспомнился мне ученик-переросток по фамилии Щелконогов, по кличке Щелкан. Его неоднократно били взрослые за воровство, чаще всего чего-нибудь съестного. Мать не могла прокормить сына и дочь. Щелкан с задатками главаря был обозлён на весь мир.

Он был довольно любознателен. Помню, расспрашивал меня даже о пионерах-героях. Но мой статус лучшей ученицы в классе разъярил Щелконогова, и он стал всячески издеваться надо мною. Однажды сильно меня толкнул, я упала, больно ударившись о парту. Учительница вступилась за меня, и именно в это время в школу зачем-то пришёл директор Павел Михайлович – его Щелконогов за угрозу исключить из школы боялся. О приходе директора сообщила Татьяна Ильинична. И чтобы Щелкан не выскочил из класса, она заслонила собою дверь. Щелкан сильно толкнул учительницу в грудь, выскочил из класса и где-то спрятался от директора.