Бежала по полю девчонка - Людмила Андреевна Кузьмина

что лично меня никто из взрослых в селе шпынять не будет. И за стол посадят, если семья садится за трапезу. Или угостят чем-нибудь. Случалось, подшучивали, но не насмехались. В моём селе мне было жить комфортно.

Мы – дети улицы. И я была доверчива ко всем, могла забежать в любой дом и бесцеремонно сесть за стол без особых приглашений. Мала ещё была и без понятия об этикете. Главное, у других дома всегда можно было увидеть что-то новое и интересное.

Завелась, например, у меня временная подружка – башкирка Роза. Играем у неё во дворе, потом забегаем в дом. Вижу: её бабушка одета не так, как моя. Она в шароварах. А цветастый платок на голове и вовсе удивил меня – на него нашито много монет через просверленные в них дырочки. И четырёхугольный платок повязан на голове за два угла и спадает на спину свободно. При каждом движении бабушки монетки звенят. Как интересно!

А в другой раз я попала к подружке во время какого-то башкирского праздника. Гости-женщины, нарядившиеся в национальную одежду, говорили на своём – каля-маля – языке, потом пели и танцевали – совсем не так, как у нас, у русских. И мужичок-башкир играл на гармонике не похожую на нашу мелодию. Потом они ели из котла сваренное на костре душистое мясо. Сидели при этом на разостланной кошме «калачиком». Роза угостила и меня. Вкусно.

Я прибежала домой, когда наша семья обедала.

– Ну, где тебя носит? – спросила мама. – Садись обедать.

– А я не хочу. Я поела у Розы.

– И чем же тебя там кормили?

– Ой, такое вкусное мясо было! Свинина, называется!

Папка с мамой переглянулись, засмеялись. Бабушка безапелляционно заявила:

– Как же, свинина! Откуда она у них? Кониной тебя, знать, накормили!

Братья со смехом начали на все лады повторять:

– Люська коня съела!

«При чём тут конь? Я мясо ела!» – думала я, надувшись на братьев.

С башкирами мы жили дружно, да и вообще на Урале не было особого деления по национальности, хотя отличия в житейском укладе и в древних национальных традициях были заметны.

На участке папки в Куйсарино работала бригада башкирцев, так что он близко общался с ними. Работали они неплохо, были исполнительны и бесконфликтны, но держались всегда кучно и несколько особняком. Иногда папка сетовал на частые перерывы в их работе. Рассказывал:

– Как ни иду или еду на их участке, сидят калачиком на кошме под деревом, и «апайка» разжигает самовар. Спрашиваю:

– Почему не работаете?

– Так чай маленько пить надо! Айда с нами садись чай пить.

И моя мама, вспоминая учительство в башкирской школе, со смехом добавляет:

– Вызвала отца плохо учившегося башкирёнка-ученика. Выговариваю родителю: мол, не следит за учением сына – плохо учится, на второй год придётся оставлять. А он мне:

– Пошто плохо? Мальчишка мой по-русски уже материться умеет…

Как-то летом мой папка собрал нас, ребятню, сказал, что пойдём далеко в Кулуево – там сегодня будет праздноваться башкирский сабантуй. Скорее всего, папка был официально приглашён на праздник как представитель местной власти.

И вот мы, орава ребятишек, идём с моим папкой далеко-далеко по травянистой дороге. Папку то и дело окликают другие взрослые – они тоже идут смотреть, как башкирцы празднуют сабантуй. Печёт солнце, стрекочут кузнечики. Я вижу, как в сторонке от дороги, под кустом, лежа на животе, спит дядька, но почему-то со спущенными брюками – голая задница его неприлично белеет на солнце. Папка досадливо морщится:

– Ну вот – этот наш не дошёл до сабантуя, напился да и спит! У нас, у русских, как праздник, так надо непременно напиться до беспамятства, башкиры столько не пьют.

Мы ещё долго-долго идём. Я устала, мне жарко, то и дело дёргаю папку за руку:

– Пап! Ну скоро придём?

– Не ной, потерпи! Говорил, сидела бы дома, устанешь, а идти далеко.

Наконец я вижу широкую поляну и много-много радостно-возбуждённых людей. Пожилые башкирки, одетые «не по-нашему», в ярких накидках-платках, на которых нашиты продырявленные монеты, и монеты эти от движений звенят. Слышу весёлые звуки гармоники, музыка звучит «не наша», слышен башкирский говор. Чуть дальше несколько конников башкирцев выстраиваются в ряд. Папка объясняет мне, что сейчас начнутся скачки. Потянул меня за руку – идти туда смотреть, но моё внимание привлекает другое зрелище: в центре поляны вкопан высокий, янтарно-жёлтый и гладкий столб, наверху его на небольшой площадке стоят сапоги. Вокруг столба сгрудились молодые парни-башкирцы. Я не понимаю, что тут будет происходить. Папка оставляет на травке под присмотром шедшей с нами тётеньки меня и других девчонок, командует: «Сидите здесь и никуда не уходите, а мы пойдём смотреть скачки». Тётенька достаёт из сумки кружку и баклагу с водой, даёт нам напиться; объясняет, что голый деревянный столб дерева намылен, а парни сейчас будут по очереди залезать по стволу наверх, и кто доберётся до верха и достанет сапоги, тот и получит эти сапоги в награду. Парни, обхватив руками и ногами столб, пытаются лезть по нему, но скользкий и гладкий столб не даёт им возможности добраться даже до середины. Под смех и улюлюканье толпы они быстро соскальзывают вниз. Число охотников достать сапоги не уменьшается. И вот, наконец, находится такой ловкач, который, быстро-быстро перебирая руками и помогая отталкиваться от столба ногами, лезет по нему и – сапоги у него в руках! Толпа ликует, парня поздравляют…

И зачем через долгую мою жизнь помнятся все эти детали моего детства? Видимо, вспоминается потому, что мне было тогда хорошо и интересно.

Вот забежала к Сабуровым, а у них завели улей и впервые накачали мёд. Кусачих пчёл я боялась, во двор входила с осторожностью.

– Не бойся, Люся! Иди сюда за стол. Попробуй наш мёд.

Мне налили в блюдечко душистого мёда, дали ломоть хлеба. Ух ты! Как сладко-то! А Надя Сабурова поделилась со мной куском сотового мёда. Его надо было жевать, высасывая мёд из сот, пока во рту не оставался воск. Как интересно! Я впервые в своей маленькой жизни отведала мёда. И уж такая была сластёна!

Вот к папке по делу зашёл молодой парень, продавец магазина. Я кручусь около. «Дяденька» сажает меня на колени и шутливо спрашивает:

– Пойдёшь, Люсенька, за меня замуж, когда вырастешь?

Я немедля спрашиваю:

– А у тебя халва есть?

– Есть! У меня и конфеты есть!

– А какава?

– И какао достанем!

Немного поразмышляв, я говорю:

– Ну, ладно. Пойду за тебя замуж.

И не понимаю, почему взрослые покатываются со смеха.

Или с Зойкой