Сочувствую, что вы так чувствуете - Ребекка Уэйт

смотрит, как санитар сворачивает плед, и думает, что это сигнал, как тот красный лист, но кто подает сигнал – она или они, – Ханна не знает. Потом ее отвлекает черная фигура. Она вернулась. Краем глаза заметив фигуру, Ханна машинально оборачивается.

– Все в порядке, – говорит блондинка с севера.

Рядом возникает молодой мужчина, тоже с бейджем на синем шнурке. Они просят Ханну встать и не двигаться, а блондинка подносит к ее рукам и ногам какой-то приборчик. Мужчина что-то говорит. Ханна кивает – наверное, потому что именно этого от нее и ждут.

Потом они оставляют ее в кабинете одну.

Сколько времени проходит, Ханна не знает, потому что время больше не существует. Дверь оставляют незапертой – за это Ханна благодарна, – а напротив кабинета туалет, которым ей можно пользоваться. Блондинка заглядывает проверить ее и приносит чашку чая с молоком и несколько печений. Однако дверь в конце коридора заперта. Это Ханна понимает, наблюдая за окружающими, – выходя, они сканируют бейджи, после чего раздается щелчок и писк, и лишь затем дверь открывается. Значит, путь к бегству отрезан. Как бы там ни было, бежать ей все равно некуда. Приятно, когда ты больше не несешь за себя ответственность и не принимаешь никаких решений. Люди с бейджиками приняли ее к себе. Удачи им.

Кажется, проходит несколько часов. О ней снова вспоминают и проводят через закрытую дверь – щелчок, писк – в более просторный кабинет, где вокруг низенького стола стоят четыре кресла. Обстановка отдаленно напоминает Ханне кафе в ее предуниверситетском колледже. На камеру для допросов не похоже.

Блондинка с севера представляет ей еще одну женщину – та входит в кабинет через противоположную дверь. Новую женщину зовут доктор Уолш, она такая же молодая, как блондинка с севера, но они разные: у блондинки волосы распущены, а у этой новой они стянуты в хвост. Как это истолковать, Ханна не знает, – может, таким образом они дают друг другу понять, что считают Ханну виновной? Ханна решает, что имя доктора надо запомнить, на всякий случай – вдруг это проверка?

– Пожалуйста, присаживайтесь, – говорит доктор Уолш, и Ханна подчиняется.

Блондинка исчезает, но теперь через другую дверь в кабинет входит еще одна женщина, не особо молодая. Она одета в льняное платье, мятое и немодное, а волосы у нее распущены, но они все равно короткие, в хвост их не соберешь, поэтому тут информации недостаточно. Женщина говорит, что она социальный работник, и Ханна радуется: она и внешне похожа на социального работника, а когда действительность совпадает с ожиданиями, это ободряет.

В кабинет входит третий – к великому изумлению Ханны, это университетский терапевт.

– Доктор Брайан! – восклицает Ханна.

Вот так встреча.

Затем ей принимаются задавать вопросы. Как она себя чувствует в последнее время. Зачем вышла на проезжую часть. Про учебу. Про бессонницу. Странно, потому что они уже знают очень много. Темная фигура по-прежнему у Ханны за спиной, и хотя она пытается не обращать внимания, ее спрашивают, на что она смотрит.

Доктор Уолш говорит, что они за нее волнуются и что ей бы лучше остаться на некоторое время в больнице – так они помогут ей. Не против ли она? Голос у доктора Уолш приятный и нежный, но впечатление бывает обманчиво.

Оставаться в больнице Ханне не хочется.

Они еще что-то говорят, но она не слушает.

Потом эта троица выходит из кабинета, а Ханна остается сидеть. Все вокруг замедляется и стихает, точно она погрузилась под воду.

Когда они возвращаются, доктор Уолш снова с ней заговаривает, но Ханна не воспринимает ее слов. Она смотрит в окно, где неспешно покачиваются ветви деревьев. Возможно, они подают ей знак?

– Ханна, ты меня понимаешь? – спрашивает доктор Уолш.

– Да, – отвечает Ханна, не сводя глаз с ветвей.

– Твоя мама приехала, Ханна, – сообщает социальный работник, – и твой брат.

На слове «мама» Ханна приходит в себя и отворачивается от окна.

– Моя мама?

– Да, и брат.

Значит, она в беде.

– Хочешь с ними увидеться? – спрашивает социальный работник. – Хочешь?

Хочет ли она? Ханна не знает, чего она хочет. Желаний у нее больше нет.

Когда социальный работник повторяет вопрос, Ханна кивает: да, она с ними увидится.

Через вторую дверь (щелчок, писк) они входят в другой кабинет, похожий на первый, с креслами и синим ковром.

Там Майкл и ее мать. Хоть Ханну и предупредили о них, она все равно удивлена. Здесь, в этом странном месте, в этом непривычном пространстве, они чужеродные.

Сперва они сидят, но, увидев Ханну, встают. Наверное, они прямо с работы сюда приехали – на Майкле костюм, а на матери темно-синие брюки и кремовая блузка. Их лица кажутся Ханне безучастными, однако она думает, что они злятся.

– Ханна, что за… – начинает Майкл, а мать произносит лишь:

– Ханна… – И голос у нее словно чужой.

– Давайте присядем? – предлагает социальный работник. – Ханна очень устала.

– День тяжелый, – добавляет Ханна.

Какое-то время они сидят молча. Ханна рада, что социальный работник осталась с ней. Она чувствует на себе настороженный взгляд Майкла – тот словно опасается, что из-за Ханны их ждут неприятности.

Ханна думает, что мать устроит ей выговор, но та ничего не говорит. Мать, сцепив руки на коленях, непрестанно потирает и стискивает пальцы. Ханна смотрит на ее руки. Мать молчит и на Ханну глаз не поднимает, зато следит за собственными руками. Они обе наблюдают, как мать трет и сжимает-разжимает пальцы.

– Ханна, что вообще происходит? – спрашивает Майкл.

Ханна отрывает взгляд от материнских рук и пытается сосредоточиться на Майкле.

– Ты на меня сердишься? – спрашивает она.

– Нет, конечно, – сердито бросает он, – мы за тебя переживаем.

За спиной у Ханны снова вырастает темная фигура. Ханна быстро поворачивает голову.

– Ты что? – спрашивает Майкл.

«Он с ними заодно», – говорит голос.

– Не думаю, что он с ними, – возражает Ханна.

– Прекрати! – говорит Майкл.

Ханна снова глядит на темную фигуру.

– Прекрати, – повторяет Майкл, – хватит. Мы с тобой. – Он поворачивается к матери, но та молчит. Он вновь смотрит на Ханну: – Скажи, как тебе помочь.

Ханна качает головой:

– Никто не поможет. Очень много всего происходит.

– Ханне сейчас нелегко, – говорит социальный работник, видимо считая необходимым извиниться за Ханну.

Молчание.

– Что? – спрашивает Ханна Майкла.

– Я ничего не сказал.

– О Ханне тут позаботятся, – заверяет их социальный работник, – и она станет прежней.

Ханна глядит на мать, но та по-прежнему сидит, опустив голову.

– Там камеры, – сообщает Ханна, ведь кто-то должен это сказать, – и в стенах «жучки». Поосторожнее с высказываниями.

Услышав такие новости, Майкл вздрагивает. Еще бы.

– Элис уже едет, – говорит