Дом разделенный - Перл С. Бак

Тогда Шэн насмешливо отвечал ему:

– Они еще очень молоды, эти ребята – такие же студенты, как мы с тобой. Что ты знаешь о женщинах, Юань?

И Юань смущенно признал:

– В самом деле, я ничего о них не знаю.

Однако с тех пор Юань стал присматриваться к женщинам, свободно гулявшим по улицам. Они тоже были частью этого народа. Однако Юань не мог составить о них никакого мнения. Быстроногие и легкие, в ярких нарядах и с ярко накрашенными лицами, они смело смотрели перед собой, однако стоило им взглянуть на Юаня, как их приветливые глаза тускнели и пустели. На секунду задержав на нем взгляд, они шли дальше. В нем они видели не мужчину, а просто незнакомца, случайного прохожего. «Нечего ради тебя стараться», – говорили эти глаза. Юань, не вполне понимая причину такого поведения, робел и чувствовал холод и пустоту в душе. Они так надменно держатся, думал он, так уверены в своем превосходстве, что и подойти страшно. На улице он старался обходить их стороной, чтобы случайно не задеть и тем самым не навлечь на себя их гнев. Что-то в изгибе их накрашенных алых губ, в гордо поднятых головах, в покачивании бедер заставляло его съеживаться. Они не привлекали его как женщины, но действительно вносили волшебные краски в общую магию этого города. Проведя здесь множество дней и ночей, Юань понял, что Шэн имел в виду, говоря, что этим людям нет дела до книг. Разве такое уместишь в книгу, думал Юань, поднимая взгляд к далекому золоченому шпилю высотного дома.

Поначалу Юань не видел красоты в чужеземных зданиях; взгляд его был приучен к тихим просторам низких черепичных крыш и покатых хижин. Но теперь он различил эту красоту – да, чужую, но все же красоту. И впервые с тех пор, как Юань сюда приехал, ему захотелось написать стих. Однажды, лежа в постели, пока Шэн спал, он попытался придать своим мыслям форму. Рифмы здесь не годились, по крайней мере, те привычные тихие рифмы, какие у него получались прежде из полей и облаков. Здесь нужны были острые слова, с грубыми краями и заточенным острием. Слова родного языка не подходили, слишком они были округлые, гладкие, отполированные веками постоянного использования. Нет, придется поискать более подходящие слова в молодом чужеземном наречии. Однако они оказались подобны новому орудию: чересчур тяжелы и неповоротливы, непривычны по форме и звучанию. И в конце концов Юань сдался. Он не мог придать форму своим стихам, и они так и лежали у него в голове несколько дней, не давая ему покоя. Казалось, сумей он сложить слова правильным образом, ему удалось бы и нащупать самую суть этого народа. Однако он не сумел. Местные не открывали ему свои души, и на улицах города он оказывался лишь среди их быстрых тел.

Шэн и Юань были очень разными людьми. Душа Шэна была похожа на стихи, что так легко из нее лились. Однажды он показал Юаню свои последние строчки, красиво начертанные на плотной бумаге с золотой каймой, и произнес с притворной небрежностью:

– Это так, пустячок… Не лучшее мое творение. Оно у меня еще впереди. Я просто записывал свои впечатления от этой страны – прямо в том виде, в каком они приходили мне в голову. Но учителя хвалят.

Юань внимательно прочел все стихи, один за другим, в благоговейном молчании. Они показались ему чудесными. Все слова были тщательно подогнаны друг к другу и каждое занимало свое место: так драгоценный камень точно ложится в отведенное ему углубление на золотом кольце. Некоторые из этих стихов, непринужденно сообщил Шэн, положила на музыку одна его приятельница. Как-то раз он отвел Юаня в гости к этой приятельнице, чтобы послушать ее песни на его стихи, и тогда Юань познакомился с еще одним типом здешних женщин – и с еще одной жизнью Шэна.

Она была певицей в мюзик-холле – не певичкой из кафе, но и не великой дивой, какой себя мнила. Жила она одна, в большом доме, где под одной крышей помещалось множество отдельных маленьких жилищ. Комнаты, в которых жила певица, были тихими и темными. Даже если снаружи ярко светило солнце, сюда оно не попадало. В высоких бронзовых подсвечниках горели свечи. В плотном воздухе стоял тяжелый запах благовоний. На всех стульях лежали мягкие подушки, а вдоль дальней стены тянулся огромный диван. На нем возлежала высокая, тонкая, светловолосая женщина, возраст которой остался для Юаня загадкой. Увидев Шэна, она взмахнула мундштуком, который держала в руке, и воскликнула:

– Шэн, милый, как давно я тебя не видела!

Когда Шэн без всякого стеснения уселся рядом с ней на диван, словно делал это множество раз, она закричала опять – странным, низким, неженским голосом:

– Эта твоя чудная вещица… «Колокол на храме»… Я как раз закончила песню! Уже хотела тебе звонить…

Шэн сказал:

– А это мой двоюродный брат Юань.

Женщина едва взглянула на Юаня и уже поднималась навстречу Шэну, небрежно скидывая ноги с дивана, как ребенок. Не вынимая мундштука изо рта, она лишь бросила ему пару слов: «А, здравствуй, Юань» и тут же подошла к своему музыкальному инструменту. Там она все-таки вынула мундштук, отложила его в сторону и медленно заскользила пальцами от одной россыпи нот – низких и неспешных, каких Юань прежде не слышал – к другой. Затем она запела, и ее пение было таким же глубоким и низким, как музыка, что лилась из-под ее рук, а чуть дрожащий голос был полон страсти.

Стихи, которые она пела, были короткими, Шэн написал их еще дома, на родине, но от музыки они странно преобразились. Стихи у Шэна получались легкими и гибкими, как бледные тени стеблей бамбука на залитой лунным светом дорожке вокруг храма. Однако эта чужеземка наполнила милые, легкие слова особой страстью, так что тени бамбука стали резкими и черными, а лунный свет – жарким. И Юаню стало не по себе от этих звуков, потому что музыкальное обрамление получилось слишком тяжелым для картинки, которую рисовали слова. Как и сама исполнительница. В каждом ее движении читался тайный, мрачный посыл, каждое слово и каждый взгляд имели двойное дно.

Внезапно Юань понял, что она ему не нравится. И комната, в которой она жила, тоже ему не нравилась. Ему не нравились ее слишком темные глаза и слишком светлые волосы, и то, что она без конца называла Шэна «милым», и как она расхаживала по комнате, то и дело трогая Шэна за плечи, и как она