Дом разделенный - Перл С. Бак

– Вы сами видите, как отчаянно эта печальная страна нуждается в нашей Благой вести. Мы нуждаемся в ваших молитвах, мы нуждаемся в ваших дарах.

С этими словами он сел.

Юань не выдержал: весь этот час в нем рос гнев, мешавшийся со стыдом и растерянностью. Невыносимо было видеть, как изъяны его родной страны выносят на потребу невежественной толпе. И не просто изъяны: поскольку сам Юань никогда не видел многих ужасов, о которых рассказывал этот пытливый священник, Юань решил, что тот намеренно выискивал и высматривал их по всей стране, дабы затем вынести на суд равнодушного Запада. Еще больнее Юаню стало, когда тот в конце своей речи начал выпрашивать деньги для тех, кого так жестоко разоблачил.

Сердце Юаня переполнилось гневом и лопнуло. В глазах его вспыхнуло черное пламя, щеки загорелись, тело затряслось. Он вскочил на ноги, стиснув кулаки на спинке стоявшего впереди сиденья, и закричал:

– Все, что этот человек показывал и рассказывал, – ложь! В моей стране ничего подобного нет! Я никогда не видел таких ужасов… этих голодных детей с распухшими животами… прокаженных… убогих лачуг! В моем доме было множество дворов и покоев, и на наших улицах полно домов, подобных моему! Этот человек пытается обманом вытянуть из вас деньги! Я… я говорю от имени своей страны! Нам не нужен ни он, ни ваши деньги! Нам ничего от вас не нужно!

Прокричав эти слова, Юань поджал губы, чтобы не разрыдаться, и сел на свое место, а люди потрясенно молчали, обдумывая увиденное и услышанное.

Что же до священника, тот выдавил мягкую улыбку, встал и вкрадчиво произнес:

– Вижу, этот современный молодой человек приехал к нам учиться. Что ж, я могу ответить ему, что прожил среди бедных людей – таких, каких вы видели на фотографиях, – половину своей жизни. Когда вернетесь на родину, юноша, отправляйтесь в мой захолустный городок, и я вам все это покажу. Вы увидите все своими глазами… Помолимся?

Юань больше не мог оставаться там и слушать оскорбительные молитвы. Он встал, выбежал на улицу и, спотыкаясь, побрел по улицам к своему дому. Вскоре сзади раздались шаги других людей, расходившихся по домам, и тут Юаня ждал еще один удар. Мимо прошли двое мужчин. Они не заметили и не узнали Юаня, и один из них сказал второму:

– Вот ведь странная штука! Интересно, китаец тот правду сказал? Кто из них прав?

И второй ответил:

– Ни тот ни другой, наверное. Правильнее всего не верить никому. Да и какое нам дело, что у них там происходит? Наплевать!

Второй зевнул, а первый добавил:

– И то верно… Похоже, завтра будет дождь, а?

И они скрылись из виду.

Их равнодушные слова больно задели Юаня. Ему хотелось, чтобы эти люди проявили участие, даже если бы священник говорил правду, а раз он солгал, тогда они тем более должны были допытаться до истины. Он лег в постель рассерженный, долго ворочался и немного поплакал от злости, и поклялся себе, что эти люди еще услышат о величии его родной страны.

Позже он утешился беседами с новым приятелем. Общение с этим простым деревенским парнем успокаивало его: он свободно изливал ему душу, рассказывая о своей вере в родной народ, о мудрецах, чьи суждения проникли в благородные умы его предков и легли в основу современного уклада жизни. Оттого-то люди в том далеком чудесном краю не живут так разгульно и своенравно, как здесь. Мужчины и женщины целомудренны и благонравны, и красота их тела происходит от благородства души. У них нет нужды в таких подробных законах, какие пишут в здешних краях, где законом приходится защищать даже женщин и детей. В его стране, страстно продолжал Юань, искренне веря в то, что говорит, нет необходимости писать законы о жестоком обращении с детьми, ибо никому не придет в голову обидеть ребенка (тут он, видимо, забыл о найденышах, которых брала под крыло его мачеха), а женщин уважают и почитают. Когда друг спросил его: «Значит, им не бинтуют ноги?» – Юань горделиво ответил: «То был древний, древний обычай, вроде того, что обязывал ваших женщин затягивать животы, он давно канул в прошлое, и такого сейчас нигде не встретишь».

Так Юань начал защищать свою родину, и это стало его главным делом. Порой он вспоминал Мэна – теперь он оценил его по достоинству и иногда думал: «Мэн был прав. Нашу страну обесчестили и втоптали в грязь, и мы все теперь должны прийти ей на помощь. Нужно сообщить Мэну, что он все понимал куда правильнее, чем я». Ему захотелось узнать, где сейчас Мэн, чтобы написать ему об этом.

Он мог написать отцу, что он и сделал. Теперь мягкие и ласковые слова давались Юаню куда легче, чем когда-либо прежде. Новая любовь к родине пробудила в нем и любовь к семье, и он написал: «Я часто хочу вернуться домой, ибо ни одна страна не сравнится с нашей. Наши порядки – самые мудрые, наша еда – самая вкусная. Как только я вернусь, то с радостью приеду домой. Но сперва мне нужно выучиться, чтобы потом использовать свои знания на благо нашей страны».

Добавив к этому обычные учтивые слова, какие сын должен говорить отцу, он запечатал конверт, приклеил марку и вышел на улицу, чтобы бросить письмо в почтовый ящик. Был вечер выходного дня, в лавках и кафе горели все окна, и молодые люди на улицах распевали веселые песни, а девушки смеялись и визжали вместе с ними. Юань, увидев эти дикие нравы, сжал губы в холодной усмешке и обратился мыслями к благородной тишине и уединению дворов, в которых жил сейчас его отец. По крайней мере он был окружен сотней верных подданных и вел достойную жизнь по законам чести. Юань въяве увидел отца, сидящего на кресле с высокой резной спинкой, устланной тигровой шкурой, рядом с медной жаровней, полной угольев, среди верных стражников, – чем не король! Окинув взглядом распутную молодежь вокруг, услышав их громкие голоса и грубую немелодичную музыку, льющуюся из танцевальных залов, Юань проникся еще большей гордостью за своих соотечественников. Он заперся у себя в мансарде и с еще большим рвением засел за учебники, уверенный в своем превосходстве над окружающими и благородстве своего происхождения.

Так был сделан третий шаг на его пути к ненависти.

Четвертый шаг не заставил себя ждать, и Юань сделал его по причине, коснувшейся его напрямую; на сей раз к делу приложил руку его новый