Река течет через город. Американский рейс - Антти Туури

— Я читал роман Юхани Ахо[30] «Жена пастора», там есть героиня твоего возраста, для которой мир рушится после того, как она один раз поцеловалась с чужим мужчиной. Задумай теперь Ахо писать о такой жене пастора, ее пришлось бы изобразить резвящейся в постели со своим магистром в то время, как капеллан служит воскресную литургию в церкви. Для Ахо это была бы единственная возможность остаться писателем-реалистом, — заметил я.

Мирья наконец успокоилась и смогла приняться за еду. Я покончил с завтраком и ознакомил ее с нашей программой на день. В комнату зашла усатая; выяснив, что нам больше ничего не понадобится, она высунулась из окна, крикнула кому-то и получила снизу ответ. Я закурил; в комнату понемногу начали собираться люди, они приветствовали друг друга и усаживались за общий длинный стол. Усатая, покинув пост у окна, подавала еду.

Мы поднялись к себе в комнату, я высунул руку в окно и попытался определить, как обстоит дело с погодой; было прохладно; но я не мог решить, надевать зимнее пальто или нет; с улицы доносился уже настоящий грохот.

— Ну и куда же ты намерен отправиться? — спросила Мирья, доставая вещи из шкафа.

— План действий разработан, и я нахожусь в боевой готовности, — сказал я.

— Тогда еще неизвестно, удастся ли мне хоть однажды отсюда выбраться, — ответила Мирья, снова начиная смеяться.

Она не могла остановиться, наконец бросила на пал пальто и, не переставая смеяться, села на кровать.

— Ну довольно, пора пойти куда-нибудь поесть, — сказал я.

— Устриц? — едва выговорила она от смеха.

— Устриц тоже, — кивнул я.

Но она все смеялась и никак не могла успокоиться. Потом наконец встала, подняла с пола свои вещи. Я надел зимнее пальто и подал пальто ей.

— Еще приходится ухаживать за всякими сумасшедшими истеричками, — пожаловался я.

— Ничего, ко всему привыкаешь, — сказала Мирья.

Мы спустились вниз и вышли на улицу. Воздух был свежим и прохладным; мы пересекли загаженный собаками сквер и узеньким переулком прошли к станции метро. Посмотрев по схеме остановки, на которых можно сделать пересадку, мы спустились вниз и купили в кассе книжечку с проездными талонами.

В метро было жарко и поэтому полно бродяг, мелочных торговцев и музыкантов, стоящих с протянутыми шапками в руках. У нас были билеты в первый класс, и мы остановились под вывеской, указывающей, где останавливаются вагоны первого класса. Пока мы ждали, я изучал висящие на стене французские рекламные плакаты. Но понял далеко не все.

— Пожалуй, свожу тебя в церковь, замолишь там свои грехи, — сказал я.

— Это было бы неплохо, — ответила Мирья.

Подъехал поезд, и мы сели в пустой вагон, в котором, кроме нас, ехало всего два человека; мы поместились друг против друга на местах, предназначенных для инвалидов войны, просто инвалидов, беременных женщин и пассажиров с детьми до четырех лет.

— Если кто-нибудь спросит, я скажу, что беременна, — решила Мирья, когда я перевел ей надпись.

— Я не могу врать иностранцам, — возразил я.

— А может, это правда, после нынешней-то ночи, — сказала Мирья.

Поезд вошел в темный туннель, свет из вагона падал на стены, вдоль которых тянулись пыльные и грязные электрические провода и мелькали какие-то надписи, разбирать которые я не успевал; потом мы подъехали к ярко освещенной станции, на которой многие сошли, а другие, наоборот, сели в поезд. На остановке, где нам нужно было сделать пересадку, мы еще раз проверили по схеме, правильно ли едем, и пошли на переход. Под землей было жарко, я сиял пальто и нес его на плече; переход был длинный, а потом мы долго ждали поезда, сидя на выкрашенной в красный цвет деревянной скамейке, на которой, подложив под голову мешок, спал старик, весь помятый и изрядно вонявший.

Наконец пришел поезд, мы в него погрузились и доехали до нужной остановки. Там кое-как разыскали выход и вылезли на поверхность прямо посреди бульвара, где нас едва не раздавили в толпе, пока мы ждали зеленый свет, чтобы перейти дорогу; завернув за угол, мы двинулись дальше по улице, в конце которой виднелись белые купола и башни стоящей на холме церкви Сакре-Кер; от подножия холма вверх, к церкви, вела длинная лестница.

На этой улице было множество людей и множество магазинов — готового платья, тканей, детских вещей; все они были настежь открыты, и в каждый Мирья хотела зайти, чтобы выяснить цены или посмотреть модели и образцы. Она примеряла что-то за занавесками в глубине магазинов и выходила оттуда продемонстрировать мне какую-нибудь юбку, или свитер, или брюки. Когда я начинал ныть, жалуясь на усталость, она отводила меня к помосту с манекенами и сажала на краешек между их ног. Я сидел там и смотрел на женщин, рывшихся в грудах одежды и иногда пугавшихся, когда они случайно на меня натыкались.

Мирья ничего не покупала, но все равно хотела обойти все магазины, мне она в дверях командовала, как собаке:

— Сиди! — и указывала место, где сидеть.

Я и в самом деле готов был по-собачьи завыть, но тут мы наконец дошли до конца улицы и зашли в пивную; здоровый волкодав, состоящий при пивной, тут же обнюхал мои ноги и, ворча, снова уселся на тротуаре возле двери. Пиво после вчерашней выпивки вызвало у меня смешанные чувства; я расплатился, оставив в качестве чаевых сдачу, которую официантка принесла на фарфоровой тарелочке.

Лестница была длинная и для подъема тяжеловата; добравшись до самого верха, мы обнаружили, что на левом склоне холма действует лифт. Внизу перед церковью стояли автобусы, за ними лежали крыши домов, а чуть дальше город растворялся в дымке и заводском дыму. Мы стояли и смотрели на знакомые башни, возвышавшиеся над крышами, и на печные трубы, похожие на цветочные горшки, а потом вошли в церковь.

Внутри было холодно и ветрено, от этого трепетали язычки пламени восковых свечей перед изображениями святых. Мы стали медленно обходить церковь кругом, разглядывали раскрашенные статуи святых и задирали головы, рассматривая купольные своды; возле одной ниши Мирья остановилась, чтобы поставить свечу перед фигурой мадонны; я вынул из кармана пару франков и положил их на ларец, стоящий перед ящичком со свечами. Мирья нашла свободный колышек, зажгла свою свечу от уже горевшей и поставила ее. В основании свечи было специальное углубление в виде