Маленькие мужчины выросли - Луиза Мэй Олкотт

Веселый танец, в котором участвуют Дора, Нэн, Бесс и несколько мальчиков, составляет отличный фон скромной старушке во вдовьем чепце, старой шали, с большим зонтиком и с корзинкой в руках. Ее наивное изумление при виде убранства – она ощупывает занавески и невольно разглаживает старые перчатки, пока никто не видит, – производит на зрителей глубокое впечатление, а когда Джози очень естественно вздрагивает и восклицает: «Боже! Вот и маменька!» – весь зал ей верит, пожалуй, необязательно было спотыкаться о длинный шлейф, бросаясь в спасительные объятия матери, ибо все и так поняли силу ее чувства.

Хорошо играет и влюбленный: дотошные вопросы старушки и невразумительные ответы кавалера вызывают взрывы смеха, ну а героиня наша осознает: любовь богатого воздыхателя неискренна, а сама она чуть не разрушила свою жизнь, как бедняжка Лиззи. Она без обиняков отказывает мужчине и, оставшись со старушкой наедине, переводит взгляд со своего пестрого наряда на поношенное платье матери, ее огрубевшие от работы руки, ласковое лицо – и бросается ей на грудь с поцелуями и всхлипами раскаяния: «Забери меня домой, маменька, спаси! Хватит с меня!»

– Вот тебе урок, Мария, не забывай его, – обратилась одна дама-зрительница к своей дочери, когда занавес опустился.

– Сама не пойму, почему так за душу берет, но ведь берет же! – ответила барышня и расправила на коленях носовой платочек, мокрый от слез.

В следующей сцене показали себя Нэн с Томом: действие происходило в госпитале, где хирург с медсестрой переходили от койки к койке, щупали пульс, давали лекарства и выслушивали жалобы с таким рвением и серьезностью, что по рядам прокатился хохот. Однако трагедия, как свойственно ей в подобных обстоятельствах, сопутствовала комедии: пока наши герои перевязывали раненому руку, доктор рассказывал медсестре о старой женщине, которая обошла весь госпиталь в поисках сына, а до того дни и ночи проводила на полях сражений, в лазаретах и насмотрелась ужасных зрелищ – ни одна женщина такого не выдержала бы.

– Сейчас она заглянет к нам, и мне страшно: боюсь, тот парнишка, который только что скончался, и есть ее сын. Да я лучше встану под дуло пушки, чем встречусь лицом к лицу с одной из этих отважных женщин с их надеждой, смелостью, великой печалью…

– Да уж, несчастные матери разбивают мне сердце! – восклицает медсестра, утирая глаза фартуком, и тут входит миссис Мэг.

Платье на ней то же, корзинка и зонт в руках прежние, да и деревенский говор и простота манер не изменились, только стали еще трогательнее, ибо страшное зрелище войны превратило спокойную старушку в согбенное существо с диким взглядом, запыленными ногами, дрожащими руками и смесью тревоги, решимости и отчаяния на лице – такие в этой простенькой героине чувствовались сила и достоинство, что сердца зрителей дрогнули. В нескольких несвязных словах она поведала о своих тщетных поисках и принялась за новые. Затаив дыхание зал следил, как медсестра ведет ее от койки к койке и на лице старушки надежда сменяется ужасом, а после – горьким разочарованием. На узкой кушетке лежало накрытое простыней тело; героиня остановилась, одну руку прижала к сердцу, другую – к глазам, точно не в силах взглянуть на безымянного усопшего. Потом стянула простыню, судорожно выдохнула от облегчения и сказала мягко:

– Слава богу, не мой! Однако же и он чей-то сын. – Склонившись над несчастным, она запечатлела на его лбу нежный поцелуй.

Раздался всхлип, и мисс Кэмерон стряхнула с ресниц две слезы, жадно наблюдая за каждым взглядом и жестом бедной матери – а та, изможденная донельзя, продолжила поиски среди больничных коек. Ей улыбнулась удача: исхудалый юноша с диким взглядом, точно пробужденный ее голосом из беспокойного сна, привстал на постели, простер к ней руки и воскликнул на всю палату:

– Мама, мама! Я знал, ты за мной придешь!

И она пришла – с криком, полным счастья и любви, от которого зрителей охватила дрожь, – и заключила сына в объятия, изливая поток слез, молитв и благословений, на какие способна только любящая старая мать.

Последняя сцена на фоне предыдущей оказалась радостной: деревенская кухонька украшена к Рождеству, раненый герой с черной повязкой на глазу и костылями сидел у очага в стареньком кресле, чей скрип звучал для его ушей как музыка; хорошенькая Долли сновала по комнате, накрывая на стол и украшая комод, каминную трубу и старомодную колыбельку омелой и остролистом; мать сидела подле сына и держала на коленях своего ненаглядного младенца. Поспав и подкрепившись молоком, наш юный актер старался запомниться зрителям веселыми прыжками, невнятным лепетом и попытками дотянуться до рампы – при взгляде на эти чудесные игрушки он аж подмигивал от удовольствия. Миссис Мэг поглаживала его по спинке, прятала от зрительских взоров пухлые ножки и тщетно пыталась отвлечь его куском сахара, покуда малыш в знак благодарности не обнял ее – и снова получил аплодисменты зала.

Счастливый вечер семейства прерывает пение с улицы: это соседи приходят петь рождественские песни в лунном свете, а после заглядывают к героям с подарками и словами поздравлений. Сцена удалась почти без слов: милая Сэма с нежностью склонилась над ним – барону от маркизы таких ласк не доставалось, – Долли миловалась под омелой с деревенским поклонником, похожим в своих кожаных сапогах, домотканом жилете, парике и с длинной бородой на Хэма Пегготи из «Дэвида Копперфилда», – никто и не признал бы в герое Теда, если бы не длиннющие ноги, которые никакими сапогами не скрыть. Соседи принесли угощение, и, когда все сидели за столом, уставленным булочками, сыром, тыквенными пирогами и другой снедью, Сэм привстал на костылях, чтобы предложить первый тост, подняв кружку сидра, произнес дрожащим голосом:

– Господи, благослови нашу матушку!

Все выпили стоя; Долли приобняла старушку, а та уткнулась в грудь дочери, пряча слезы счастья, неугомонный же младенец бойко стучал по столу ложкой и громко агукал, пока не опустился занавес.

Его тут же подняли вновь, чтобы зрители еще раз бросили взгляд на актеров, и особенно на юное комедийное дарование – к величайшему восторгу ребенка, его забросали букетами, и лишь когда крупный бутон ударил его по носу, раздался оглушительный рев, которого так боялись наши постановщики, – впрочем, теперь он только делал концовку суматошнее и веселее.

– Ну, для начала неплохо, – со вздохом облегчения заметил Бомонт, когда занавес опустился, а актеры поспешили переодеваться к заключительному представлению.

– Эксперимент удался. Теперь можно браться за великую американскую пьесу, – ответила довольная миссис Джо, горя идеями для своей знаменитой