Маленькие мужчины выросли - Луиза Мэй Олкотт

Среди этих знакомых была одна приятная пожилая дама благородного происхождения с музыкально одаренной дочерью, но бедная и мечтающая поскорее выдать упомянутую дочь за состоятельного джентльмена. Маленькие выдумки Ната о связях и планах на будущее очаровали добропорядочную фрау, а способности к музыке и обходительные манеры – впечатлительную Минну. В тихой гостиной их дома Нат находил уют и покой после веселых развлечений, материнская внимательность старшей дамы грела ему сердце, а ласковые голубые глаза юной красавицы всегда горели радостью, когда он приходил, печалью, когда уходил, и восхищением, когда он играл, поэтому юношу неизменно тянуло в столь приятное место. Ничего дурного он не имел в виду и ничего не боялся – он сразу объяснил фрау маме, что обручен, и продолжал ходить к ним в гости, не подозревая, какие планы строит на его счет пожилая дама и какими последствиями обернется обожание романтически настроенной барышни-немки; а когда он все понял, не обошлось без страданий для нее и горьких сожалений для него.

Разумеется, кое-какие намеки на новые приключения просочились в длинные письма, которые Нат неизменно посылал каждую неделю, несмотря на все забавы, занятия и усталость; Дейзи радовалась его счастью и успеху, а мальчики смеялись при мысли, что «старина Соловей теперь светский человек», зато взрослые хмурились и поговаривали между собой:

– Больно он разошелся; надо его предостеречь, иначе жди беды.

– Будет вам, пусть повеселится, – вмешался мистер Лори. – Слишком долго он зависел от других и ничего себе не позволял. С такой скромной суммой он большой беды не натворит, а в долги влезать не станет, я уверен. Он чересчур сдержан и честен для безрассудств. Нат впервые вкусил свободы, так пусть насладится ею, а потом примется за дело с новыми силами. Ручаюсь, тем и кончится.

Поэтому добрые друзья мягко предупредили юношу и встревоженно ждали вестей об усердной учебе, а не «интересном досуге». Дейзи временами задумывалась с болью в верном сердечке, не украдет ли ее Ната какая-нибудь чаровница Минна, Хильдегарда или Лотхен, которых он упоминал в письмах, но спрашивать не стала, всегда давала спокойный, бодрый ответ и тщетно выискивала признаки перемен в посланиях, зачитанных до дыр.

Месяцы текли один за другим, наступили каникулы – время подарков, добрых пожеланий и праздничного настроения. Нат собирался от души повеселиться – так поначалу и было, ведь Рождество в Германии – стоящее зрелище. Однако позже он сполна расплатился за рвение, с которым бросился в вихрь развлечений той памятной недели, и счет ему выставили на Новый год. Казалось, «подарки» подготовила некая зловредная фея, настолько они были нежеланными и все изменили – счастливый мирок Ната опустел и преисполнился отчаяния с той же внезапностью, как это происходит в сцене пантомимы.

Первый «подарок» поджидал Ната утром, когда он, вооруженный по всем правилам цветами и конфетами, шел в гости к Минне и ее матери – хотел поблагодарить за подтяжки, вышитые незабудками, и шелковые носки, связанные ловкими пальцами пожилой дамы, – их он в тот день обнаружил у себя на столе. Фрау мама любезно приняла юношу, но, когда тот попросил увидеться с дочерью, без обиняков поинтересовалась, каковы его намерения, и добавила: до нее дошли кое-какие слухи, а посему Нат должен либо объясниться, либо не заходить к ним больше, ибо она не позволит напрасно тревожить душу дочери.

Мир не видывал более перепуганного юноши, чем Нат после столь неожиданного требования. Он слишком поздно осознал: его американская галантность обманула простодушную барышню, а ее сообразительная мать может этим воспользоваться, если того пожелает. Спасти несчастного могла только правда, и он честно и достойно открыл истину. Последовала печальная сцена: Нату пришлось отречься от мнимого богатства, признать себя бедным студентом и смиренно просить прощения за то, что воспользовался ее доверчивым гостеприимством со столь бездумной вольностью. Если у Ната и оставались какие-то сомнения в мотивах и желаниях фрау Шомбург, они тотчас развеялись от ее искреннего разочарования, гневных упреков и презрения, с которым она пыталась его спровадить, как только рухнули ее воздушные замки.

Неподдельное раскаяние Ната слегка смягчило фрау Шомбург, и она позволила ему проститься с Минной – та подслушивала через замочную скважину и явилась, залитая слезами.

– О милый! – воскликнула она, бросившись Нату на грудь. – Я никогда тебя не забуду, пусть ты и разбил мне сердце!

Это ранило Ната сильнее упреков, ибо мать взялась плакать вместе с Минной, и лишь после потоков слез и громких слов юноше удалось сбежать – истинно немецкая вышла сцена, и бедняга чувствовал себя вторым Вертером; его Лотта[53] тем временем утешалась конфетами, а фрау – дарами посерьезнее.

Второй «подарок» ему преподнесли за обедом с профессором Баумгартеном. После утренней сцены аппетит юноши решительно пропал, а тут на него и вовсе вылили ушат воды: знакомый студент радостно сообщил, что собирается в Америку, с удовольствием навестит Lieber Herr Professor Bhaer[54] и расскажет, как весело проводит время в Лейпциге его протеже. У Ната сердце в пятки ушло при мысли, как воспримут эти веселые рассказы в Пламфилде – сознательно он друзей не обманывал, но многое замалчивал в своих письмах; а когда Карлсен, лукаво подмигивая, пообещал упомянуть о предстоящей помолвке «дорогого друга» с прелестной Минной лишь намеком, несчастный мысленно пожелал «дорогому другу», будь он неладен, затонуть на дне морском еще до того, как заглянет в Пламфилд и разрушит все надежды Ната своими россказнями о его зимнем кутеже. Призвав на помощь всю смекалку, он упредил Карлсена с поистине дьявольским коварством и объяснил ему дорогу в крайне путанных выражениях – добраться до профессора Баэра незадачливый студент теперь мог только чудом. И все-таки обед Ната был испорчен – он ушел при первой же возможности, понуро бродил по улицам и не имел ни малейшего желания идти в театр, а потом – на ужин в веселой компании. Чтобы утешиться, он несколько раз подал милостыню, осчастливил двоих ребятишек золотистыми имбирными пряниками и в одиночестве выпил кружку пива – ее он поднял в честь Дейзи и пожелал себе лучшего года, чем предыдущий.

Вернувшись наконец домой, он обнаружил третий «подарок» в виде вороха счетов – они упали как снег на голову и погребли его под грузом раскаяния, отчаяния и презрения к себе. Счетов оказалась уйма, а суммы ошеломляли, ибо Нат, как мудро заметил профессор