Маленькие мужчины выросли - Луиза Мэй Олкотт

редко пишет: занимается делом, а после – домой. Месяцы и годы для него ничто; полагаю, он исследует новые земли, позабыв о времени, – ответил мистер Баэр, погруженный в длинное письмо Ната из Лейпцига.

– Но он обещал мне написать о своих делах, а Дэн слово держит. Боюсь, случилась беда.

Миссис Джо, чтобы утешиться, погладила Дона по голове – заслышав имя хозяина, пес явился к ней и поднял взгляд, исполненный почти человеческой тоски.

– Не волнуйся, мамочка, ничего не стрясется со стариной Дэном. Вернется целый и невредимый: в одном кармане – золотой рудник, в другом – прерия, а сам бодрый, как кузнечик, – ответил Тед, отнюдь не спешивший отдавать Окту законному хозяину.

– Наверное, отправился-таки в Монтану и передумал насчет фермы. Мне показалось, индейцы ему больше по душе.

Роб помогал матери отвечать на письма и заодно приободрял.

– Надеюсь, это занятие ему лучше подходит. Но если бы планы изменились, он поделился бы с нами и попросил бы денег. Нет, нутром чую: беда стряслась, – возвестила провидица в утреннем чепце.

– Тогда мы вскоре обо всем узнаем: дурные вести разлетаются быстро. Не расстраивайся понапрасну, Джо, – послушай лучше, как идут дела у Ната. Вот уж не думал, что у него сыщутся интересы помимо музыки! Мой добрый друг Баумгартен хорошо его устроил, лишь бы только он голову не потерял! Славный юноша, но неопытный, а в Лейпциге полно ловушек для неосторожных. Да пребудет с ним Gott!

Профессор прочел восторженный рассказ Ната о литературных и музыкальных встречах, которые тот посетил; о прелестях оперы, доброте новых друзей, радостях обучения у такого мастера, как Бергман, надеждах на скорый успех и безмерной благодарности тем, кто открыл для него этот чудесный мир.

– Что ж, будем и дальше надеяться на лучшее. Я перед отъездом почувствовала в Нате неожиданную стойкость: он вел себя весьма решительно и строил замечательные планы, – довольно отметила миссис Джо.

– Посмотрим. Без сомнений, он получит свой урок и станет от этого лучше. Так со всеми случается в юные годы. Надеюсь, судьба не будет к нашему Jungling[52] слишком сурова. – Профессор улыбнулся с умудренным видом, вспоминая собственную студенческую жизнь в Германии.

Он оказался прав: Нат уже получил от жизни урок, причем так скоро, что удивил бы близких. Решительность, которой радовалась миссис Джо, проявилась весьма неожиданным образом, и тихий Нат погрузился в невинные развлечения оживленного города со всем пылом неопытного юнца, который впервые испробовал удовольствия на вкус. Свобода и независимость внушали ему упоение, ибо многочисленные благодеяния стали тяготить Ната – он хотел самостоятельно встать на ноги и прокладывать себе путь. Здесь никто не знал его прошлого, и с хорошим гардеробом, неплохой суммой на счету и лучшим педагогом в Лейпциге он вступил в свет в роли юного музыканта, за спиной которого – уважаемый профессор Баэр и состоятельный мистер Лоренс, и друзья джентльмена с радостью открывали двери своих домов перед его протеже. Благодаря этим знакомствам, свободному владению немецким, скромным манерам и несомненному таланту, новичка встретили сердечно и ввели в общество, попасть в которое тщетно пытались многие юноши.

Все это ударило Нату в голову и, сидя в блистательном оперном театре, беседуя с дамами на чаепитии для избранных или кружа в танце прелестную дочь известного профессора и стараясь представить на ее месте Дейзи, он нередко спрашивал себя: неужто этот веселый юноша и есть бедный бездомыш-музыкант, стоявший когда-то под дождем у ворот Пламфилда? Сердце у него было честное, намерения – хорошие, устремления – высокие, но слабая сторона натуры одержала верх, тщеславие сбило с пути, а удовольствия опьянили, ибо на время он забыл обо всем, кроме радостей новой чудесной жизни. Не желая никого обманывать, он позволял людям думать, будто он – подающий надежды юноша из состоятельной семьи, немного хвастал богатством и влиянием мистера Лоренса, высоким положением мистера Баэра и прелестями колледжа, в котором обучался. Он упоминал миссис Джо перед сентиментальными фройлен, знающими ее книги, а сочувственным маменькам рассказывал о достоинствах и добродетели своей дорогой Mädchen. Все эти мальчишеские бахвальства и невинные преувеличения стали объектами сплетен, Нат приобрел большую значимость в глазах общества – к своему удивлению и стыду.

Известность принесла горькие плоды: коль Ната считали человеком высшего света, ему не пристало жить в скромной квартирке и вести тихую жизнь, сосредоточенную на учебе. Он общался с другими студентами, молодыми военными и прочими развеселыми компаниями и гордился принадлежностью к их обществу – хотя, признаться, это удовольствие дорого обходилось Нату и он нередко ощущал уколы совести. Поддавшись искушению, он переехал в более привлекательное жилье на более модной улице, оставив бедную фрау Тецель горевать об утрате хорошего квартиранта, а свою творческую соседку, фройлен Фогельштайн, – качать седыми буклями и предрекать ему скорое возвращение, только более грустным и умудренным.

Сумма, определенная Нату на расходы и невинные удовольствия честной жизни, казалась юноше огромной, хотя щедрый мистер Лоренс поначалу предлагал и бо́льшую. Профессор Баэр мудро посоветовал ему проявить благоразумие: Нат не привык распоряжаться деньгами, а туго набитый кошелек вводит в искушение человека в том возрасте, когда удовольствия ценятся так высоко. Поэтому Нат радовался своей очаровательной квартирке и неразумно украшал ее недоступными прежде предметами роскоши. Нат любил музыку и исправно ходил на занятия, но часы, необходимые для упорного самосовершенствования, он проводил в театре, на балах, в пивных или клубах – вреда эти вечера не приносили, разве только растрачивали драгоценное время и чужие деньги, ибо пороков у юноши не было и вел он себя как джентльмен. Но вскоре в нем наметилась перемена к худшему – и Нат ее почувствовал. Первые шаги по усыпанной цветами дорожке вели не вверх, а вниз, и смутное беспокойство все нарастало – в редкие часы уединения Нат понимал: не так уж хорошо идут у него дела, несмотря на водоворот развлечений.

«Еще месяцок, потом успокоюсь», – не раз убеждал он себя, оправдывая отсрочку тем, что ему все было в новинку, что домашние желают ему счастья, а общество придает необходимого лоска. Утекали месяцы, и вырваться становилось все труднее – его неизбежно затянуло, а плыть по течению, которое помогало отсрочить роковой день, казалось ему столь естественным! За летними развлечениями последовали более увлекательные зимние, и Нат еще больше увяз в растратах, ибо гостеприимные дамы ожидали от него взаимных любезностей: выезды, букеты, билеты в театр и прочие мелкие расходы, неизбежные для юноши в наше время, заметно опустошали кошелек, поначалу казавшийся бездонным. Следуя примеру мистера Лори, Нат