Суп без фрикаделек - Татьяна Леонтьева

В комнате тихо. Никто не знает, что говорить. Взять за плечо, обнять, сказать «Какой ужас» – что это даст? Надо было быть рядом тогда, когда это случилось. Где мы были? Все занимались своими маленькими трагедиями.

– Но ты же говоришь – спортсмен?.. – Оксанка смотрит исподлобья.

– Да, да… Он и был спортсмен. Умер от поджелудочной, парню тридцать четыре года. Болел живот, скорая приезжала – сказала, отравление. Три раза вызывал, и его не забирали. А когда я приехала после работы, я его уже без сознания нашла. Отвезли в больницу, стали делать операцию – оказалось поздно… Так он и умер, девчонки.

Я глажу Белку по плечу, Наталка берет Белку за руку, Оксанка говорит «Какой ужас».

– Да ладно вам, девчонки, – грустно улыбается Белка. – Я уже получше, чем была, правда. Сначала вообще не знала, как дальше жить… У нас уже практически семья была… Столько планов… Но… Жизнь продолжается.

Мы, потрясённые, киваем. Белка, идущая по жизни легко и изящно, пережила что-то, нам неведомое. И это что-то перевешивает все наши разводы, все неудачи и ошибки.

– Ну ладно, девчонки, – говорит Белка, – не будем о грустном. Давай уже, Оксанка, рассказывай, что да как, ради тебя все собрались.

И мы расслабляемся. Как будто минута скорби прожита и можно опять радоваться жизни и не чувствовать себя за это виноватыми.

Оксанка

Оксанка подливает себе из второй бутылки шампанского. Я опытным глазом замечаю, что она уже немного навеселе. Напиток придаёт ей сил и воодушевления для рассказа.

Я смотрю на неё внимательно, но по-прежнему не могу свести воедино два образа: тот, что в памяти, и тот, что наяву. Хотя, может быть, не так уж она и изменилась, просто я отвыкла её видеть и она мне кажется чужим, новым человеком.

– Ну… сначала у меня был муж, вы, наверное, знаете…

Точно. У Оксанки был муж. На фоне всех наших мужей он смотрелся очень выгодно. В первую очередь он был хорош тем, что вообще не пил. И был красив как киногерой. Как-то раз мы с Белкой ходили к ним в гости. Это была квартира с хорошим ремонтом, чистая, светлая и уютная. Оксанка к нашему приходу испекла дивный штрудель с сухофруктами. А потом мы вчетвером играли в го и муж вместе с правилами излагал какую-то философию.

Жили они тем, что сдавали ещё какое-то жильё. Такое положение дел давало возможность бездельничать и наслаждаться жизнью. Оксанка с мужем не работали и занимались какой-то ерундой – писали картины маслом по фотографиям. Получался прилизанный фотореализм, кто-то за такое и деньги платит. Но эти двое, кажется, занимались таким искусством, что называется, для себя. У Белки до сих пор стоит таким образом раскрашенная фотография, на которой она запечатлена беременной – Оксанкин подарок.

Мне Оксанкин муж казался образцовым. Но Белке он почему-то не нравился: «Ой, да что там хорошего, в этом муже! Ни дела своего у мужика, ни работы, чё к чему. И господи, какой он был душный, ты бы знала!»

– Да, очень хороший муж, я помню! – подбадриваю я Оксанку.

– Ну да. Вполне хороший муж. Жили мы с ним, жили… И понимаете, вдруг в какой-то момент я понимаю, что не понимаю, хочу я с ним жить или нет.

– Это как? – удивляюсь я. – Разлюбила, что ли?

– Не в этом дело. – Внезапно улыбка у Оксанки пропадает, и она как будто решается на признание: – Именно об этом мы сейчас с моим психоаналитиком говорим.

– Ты ходишь к аналитику? – Я задаю вопросы один за другим.

– Я периодически к ней хожу. Для этого и прилетела из Индии. В общем, мы с ней выяснили, что это у меня с самого детства.

– Что с самого детства?

– У меня с самого детства нет никаких желаний.

В комнате на несколько секунд опять устанавливается тишина, все переваривают услышанное. Затем на Оксанку сыпятся наши вопросы:

– В смысле?!

– Как это нет желаний?!

– Ты что вообще такое говоришь?!

Оксанка произносит чётко, раздельно и уверенно:

– Нет желаний. Совсем. Помните, в школе вы все всегда что-то устраивали. То Траволту любили, то таскались за мотогонщиком, то рисовали, то поэмы писали… вы всегда чего-то хотели, вас это прикалывало. А я только делала вид, что мне всё это интересно. На самом деле я не знала, интересно мне это или нет. Поэтому я никогда ничего не могла выбрать.

– Такого не может быть, – сомневаюсь я. – Индию же ты выбрала! Хотела, значит, переехать!

– Нет, ты не понимаешь. В Индию я тоже не сама переехала.

– Давай по порядку! – руководит Белка. – Не забегай вперёд. Давай про мужа.

– Ну вот, значит, муж. Живём мы живём с мужем, и вдруг я понимаю, что не знаю, нравится мне всё это или нет. Нравится ли мне он. Нравится ли мне писать картины. Или я их пишу только потому, что он пишет. Нравится ли мне готовить…

– Я до сих пор помню твой штрудель! – восклицаю я.

– Да, да, штрудель, и всё остальное… И вот я живу и не понимаю, своей жизнью живу или чьей-то чужой. Тогда я пошла к аналитику. Мы с ней стали выявлять мои, именно мои, желания. Я сказала, что в детстве вроде бы хотела собаку, и мы с ней решили, что мне надо завести собаку и прочувствовать, что это такое – исполнение желания. И я её завела…

Звучит это как-то грустно, и я начинаю подозревать, что с собакой произошло что-то нехорошее.

– И вот у меня собака, я с ней гуляю каждое утро, собака большая, красивая, я должна ею гордиться, это моя собака… А потом я поехала отдыхать. На отдыхе познакомилась с одним мужчиной… ну и мы с ним переспали, в общем… А когда вернулась, он мне стал писать, а я ему отвечать. И он мне предложил съездить в Индию позаниматься йогой. И я сижу такая и думаю: так, стоп, что я делаю? У меня же вроде бы муж есть? А потом думаю: почему бы и нет, поеду. И поехала. Один раз поехала, второй раз поехала…

– Так а муж-то что всё это время делал? – не понимаю я. – Пока ты ездила. Как он к этому относился?

– Муж? Ну, сначала он ждал меня… А последний раз предложил развестись. И мы развелись.

Дальнейшая история сложилась из череды мужчин, в которых я понемногу стала путаться. Каждого из них Оксанка называла просто: мой мужчина. Сколько их было, трое или четверо, я так и не смогла сосчитать