Тата - Валери Перрен

В тот вечер у Эме я поняла, что помолодела – благодаря то ли шампанскому, то ли музыке, то ли сердечному ритму Эме. Я выглядела гораздо моложе, чем в тот день, когда уехала из дома учиться ремеслу у Мохтара. Я умылась, побрызгала холодной водой на затылок. Волосы у меня были средней длины. Идя в гости, я их забрала заколкой, теперь распустила.

Она умолкает. Я слышу лишь тишину. Вот досада! Она распустила волосы – и что дальше? Из кухни доносятся какие-то звуки, гремят тарелки, минут через двадцать она заговаривает с животным, скорее всего с бродячим котом в саду, и возвращается к магнитофону. Наверное, не знает, что не выключила машинку.

КОЛЕТТ

Эме живет в Гёньоне. Хочу, чтобы вы повидались, Аньес. Я всегда надеялась на вашу встречу.

Конец записи. Дальше пленка чистая. Я плачу, как ребенок, которого родители оставили на попечение учительницы в первый день в школе.

51

1961

– Все эти деньги, все эти деньги… – ворчит Жоржетта, подперев щеку рукой, и не вытирает слезы, а размазывает их. Почему она снова думает об этом на больничной койке?

Она была среди людей, явившихся в прошлом июле на площадь, чтобы участвовать в розыгрыше дома. Даниэль все ныла и ныла, заметив лоток со сластями.

– Хочу туда! Хочу туда! – повторяла она и тянула мать за юбку.

– Сказала же – потом! Потом что-нибудь куплю.

Нужно было видеть Гёньон в тот день! Площадь Форж напоминала ярмарку скота! Для Жана и мэра соорудили сцену, как для президента республики! Тьма народу… Рядом с ним стоял кюре… Красовался, как петух, и недаром… Именно он придумал трюк с домом. И все, чтобы семью Септамбр заметили, начали о ней говорить. Просто ужас… Ее фамилия будет напечатана крупными буквами в газете, ее фамилию превратят в гигантскую лотерею, чтобы послать малыша в Лион! Можно подумать, они нищие! Чем, ну чем добропорядочные Септамбры заслужили такое?

Жоржетта была уверена, что во всем этом беспорядке, этой катастрофе виновата маркиза, иначе и быть не может. Она мстит за то, что Жоржетта донесла ее мужу о поездке в Лион, а кюре пляшет под ее дудку. Священник под каблуком у Эжени де Сенешаль, не зря у господ своя скамья в церкви!

Когда Жан произнес в микрофон: «Спасибо всем за помощь, я никогда не забуду того, что вы для меня сделали! Благодаря вам осуществится моя мечта!» – Жоржетта обезумела. Она видела, как все обернулись посмотреть на нее. На мать мальчика. Не на мэра, директора, кюре или Жана. Толпа пялилась на женщину, ей снова было стыдно, и она издала стон, которого, к счастью, никто не услышал из-за аплодисментов. Никто, кроме Даниэли, которая испугалась матери и отпрянула от нее так резко, что шлепнулась на землю. Жоржетта запомнила не имя того, кто выиграл дом, не брезгливый взгляд Колетт, не то, как Жан кинулся обнимать маркизу, словно она была его матерью… Она запомнила цифру: 67 миллионов. Директор с гордостью объявил: лотерея собрала 67 миллионов. Благодаря Святому Духу ее сын разбогател. Как такое пережить?

Она все никак не может прогнать горькие мысли, но тут появляется Колетт, чтобы узнать о состоянии сестры. Ее предупредил Блэз, прибежал в мастерскую и сообщил: «Даниэль в больнице. Моя мать сказала, что все очень серьезно».

– Что с ней? – спрашивает у матери Колетт. – Врачи поставили диагноз?

– Предполагают менингит, но не на сто процентов, пока они не разобрались. Температура все поднималась и поднималась… Малышка не выдержала, – отвечает Жоржетта, растерев очередную слезу по щеке.

Колетт смотрит на крепко спящую сестру. Дыхание у девочки частое, веки нервно подергиваются.

– Умрет она, уйду и я. Хватит с меня стыдобы… Все эти деньги для Жана… Господь меня не любит. Добрый Господь меня ненавидит. Он заберет ее у меня.

Колетт потрясена. У матери в голове все путается. Жан, Даниэль, лотерея, болезнь. Девочка терпеть не может мать с того дня, как та выдала маркизу.

– О чем ты говоришь? – восклицает она громче, чем следовало. – Деньги не для Жана, они пойдут на оплату пансиона и учебы. Деньги ему не принадлежат!

– Похоронишь нас обеих в Кюрдене, на Лесной дороге.

– Даниэль не умрет… Не говори такое рядом с ней. Она нас слышит…

– Я чувствую, что она умрет. Ей всего три года, что она может понять?

– Прекрати!

– Ты мне грубишь. Всегда грубила.

Колетт не отвечает. Она подходит к сестре, целует ее в лоб. Часто ли она так делала с момента рождения девочки? Они никогда не были близки. Жану она тысячу раз давала соску, кормила его из бутылочки, а Даниэль на руки не брала. Девочка вся горит. Колетт касается ее волос и плачет горючими слезами, держит маленькую ручку в своей, смотрит на расхворавшуюся сестру и вдруг осознает, что куда сильнее сожалела о ягненке, которому должны были перерезать горло.

Колетт ничего не чувствует, она как будто оказалась в тысяче световых лет от малышки. Это ребенок, невинный и хрупкий, но Колетт она не мила. Неужели старшая завидует младшей из-за того, что мать так сильно ее любит?

Колетт думает, что похожа на свою родительницу: есть люди, к которым она ничего не чувствует. Душа Колетт опустошена, из глаз ручьем льются слезы. Мать тоже плачет. Внезапно пальчики Даниэль вздрагивают, она просыпается. Узнает сестру, и та чувствует себя чудовищем.

– Ты была больна, но теперь все в порядке. Ты поправишься.

Мать подбегает к хнычущей девочке, забыв о присутствии старшей дочери, и Колетт поворачивается к ним спиной.

Медсестры зовут врача, и он сообщает, что опасность миновала, но еще несколько дней пациентка проведет в больнице. «Мы хотим за ней понаблюдать…»

Колетт уходит не прощаясь.

Два часа спустя они с Мохтаром едят на его кухне скудный ужин. Тепло домашнего очага она обрела рядом с наставником.

Потом Колетт рассказывает о случившемся в больничной палате и говорит, что в воскресенье поедет в замок и попробует наладить отношения. Заодно поблагодарит маркизу, которая столько сделала для Жана.

* * *

А в это время Жану одиноко в Лионе. Отчаянно одиноко. Он никому не решается рассказать, как ему неуютно у Левитанов, несмотря на все их достоинства. На Жана давят взгляды кюре и Колетт, полные веры в него. Той самой веры, которую он стремительно теряет. Он не имеет права жаловаться и уж тем более разочаровать их. Каждодневная жизнь Жана сурова, печальна и одинока. Ему совсем