Тата - Валери Перрен

счастье. Льес впервые узнал, что такое легкость бытия. Натали краснела. Он бронзовел. Девушки пялились на Льеса. Иногда мозг не выдает ассоциаций, так бывает. Мы отправляемся в город, забыв, кто там живет. Друг детства, подруга по лицею, кузина, дядя… педофил.

7 июля 2009-го они пошли во Дворец фестивалей на праздник в честь Алена Башунга, любимого певца Льеса. Натали купила билеты в первый ряд, и он едва не расплакался: «Ты настоящий друг, сестренка!» Они бродили по каннским террасам, пили кофе без кофеина, ели мороженое и слушали песни. Весь репертуар Fantaisie militaire[44], его любимого альбома.

Он увидел его, напевая La nuit je mens[45]. Сначала взгляд привлекла тень, потом человек. Это всегда предшествует осознанию. Походка, профиль выделяются в толпе. Потом Льес понял, что в шестидесяти метрах от него находится он. Тот человек. Шагает один-одинешенек. Стройный, сухощавый, задрав нос кверху. Не смотрит вниз, пряча взгляд, просто возвращается домой, как нормальный человек, идет быстрой походкой под фонарями, льющими желтый свет на эспланаду. Он всегда выкручивался, не лежал в психушке, страх не разъедал ему душу, и далее по списку. Он на пенсии, живет на Ривьере, в Каннах. Срок давности истек… Никому нет до него дела. Срок давности. Срок, по истечении которого правосудие не может свершиться.

Натали увидела лицо Льеса, проследила его взгляд и не сдержалась:

– Он живет в Каннах!

Натали не была знакома с ублюдком, но много раз рассматривала фотографии, сохранившиеся в интернете. Позже она развила бурную деятельность и задавала столько вопросов, что кто-то убрал из Сети все следы его пребывания в Гёньоне. Сомнений нет, это он. Постаревший, но узнаваемый.

Натали заметила, как Льес переменился в лице, он глазам не верил, был изумлен и напуган. После того случая в раздевалке он видел негодяя только издалека. На стадионе, во время матча, на улице Свободы, в Интермарше[46]. Шарпей вежливо здоровался, Льес так же вежливо отвечал: «Здраст… месье».

– Пойдем за ним? – спросила Натали.

Льес не ответил, и она повторила вопрос:

– Хочешь, чтобы мы проследили эту сволочь?

– Зачем?

– Не знаю. Не хочешь с ним побеседовать?

– Зачем?

– Чтобы он извинился… Сама не знаю…

– Извинения… – повторил Льес, совершенно растерявшись.

Они переглянулись, вскочили и уже через несколько секунд шли следом за Шарпеем. Натали взяла Льеса за руку. Он сжал ее пальцы. Они напоминали влюбленных на Круазетт в июльскую полночь, беззаботных и счастливых, хотя нервы у обоих были натянуты, как струны. Улицы постепенно пустели.

– Как думаешь, откуда он может возвращаться в такое время?

– Наверное, ужинал с друзьями.

– Вряд ли у него много друзей.

– В Гёньоне было немало.

Минут через десять Льес отпустил руку Натали, подбежал к Шарпею, остановил его.

– Простите, месье, раньше вы гуляли с собачкой. Где ваша собачка?

Шарпей повернулся и посмотрел на Льеса, как смотрят на человека, к тому же араба, грубо окликнувшего вас в ночное время. У того задрожали ноги, но он не сдался и произнес ясно и четко:

– Никогда не забывай: в твоем мире я, может, и выгляжу как жалкое отребье, но ты в моем – преступник.

Шарпей смертельно побледнел, вырвался, ударив Льеса кулаком в плечо с небывалой силой, тот от неожиданности опрокинулся на спину. Натали заорала вслед уроду:

– Мразь! Педик!

Кто-то из прохожих участливо поинтересовался:

– С вами все в порядке? Что случилось? Он что-то украл?

Она ответила, горько всхлипнув:

– Жизни, месье, этот человек украл жизни.

– Вызвать полицию, мадемуазель?

– Не стоит, все будет в порядке, месье.

Они помогли Льесу подняться, он был в шоке, но, слава богу, ничего не сломал.

– Хочешь, попробуем его поймать? – спросила Натали.

– Нет. Сама видела – ему как минимум семьдесят пять, а сил еще ого-го сколько! Представляешь, каким он был двадцать пять лет назад? Как бы мы справились?

Натали обняла его, и он разрыдался. Простояв так несколько минут, они вернулись к машине и поехали в Ниццу.

Натали предложила продолжить завтра, Льес отказался.

– Зачем? Я сказал ему все, что хотел. Если еще раз встретимся, убью его. И что потом? Закончу жизнь в тюрьме из-за этого отброса? Он будет гореть в аду и знает это. Думаешь, сучий потрох узнал меня?

– Да. Во всяком случае, понял, о чем ты говорил. Его реакция – все равно что признание.

– Как ты думаешь, Нат, сколько их было?

– Кого?

– Жертв?

– Да какая разница!

– Мы провели оставшееся время в Ницце, но в Канны больше не совались. Я съездила туда одна, уже после смерти Шарпея.

– Ты не хотел сам совершить правосудие, Льес?

Мой голос прозвучал чуточку громче, чем следовало, и сидевшая за соседним столиком пара – мне они показались парой – обернулась. Льес улыбнулся, и я вспомнила слова Луи о двух улыбках моей тети, они в полной мере относятся и к нему.

– Хотеть кого-то убить – это одно. Убить – другое. Я не убийца, Аньес… Ладно, девочки, я выдохся, пора баиньки. Завтра утром я начинаю в четыре. Что собираетесь делать во второй половине дня?

– Я поеду прямо в газету. Мне нужно сдать три статьи.

– А я продолжу слушать записи Колетт. О денрожденном ужине у Эме Шовеля в комнате над кафе «Тийе».

– Денрожденный ужин! – восклицает Натали.

На этот раз соседи обернулись на ее голос.

– Да. В 1976-м.

– Считаешь, у них был роман? А день рождения-то чей? – не успокаивается Натали.

– Эме. Ему исполнилось восемнадцать. Я пока не знаю, что они ели – равиоли, кассуле или кускус – и что было потом… Мне не терпится прослушать окончание.

– На твоем месте, – говорит Льес, – я бы сделал кино из записей Колетт. Из всей этой истории.

– Может, напишу роман.

– Роман? Это то же самое, что фильм? – спрашивает Льес.

Он уже встал и целует меня на прощание. Я отвечаю, чтобы задержать его:

– Чтобы сделать картину, нужно написать сценарий о реальных или выдуманных персонажах, провести кастинг, выбрать натуру и поставить свет… Артисты играют, произносят текст, изображают чувства…

– Все так, – подхватывает Натали, – а когда роман из ряда вон выходящий, в нем есть и свет, и картинки, и слова, и чувства. А герои превращаются в реальных людей, потому что ты к ним привязываешься.

– Я счастлива, что мы снова встретились. Люблю вас обоих.

– Мы тоже тебя любим, – хором отвечают они.

– Я, кстати, скорее всего, куплю дом на улице Фреден.

– Зачем?

– Чтобы чаще возвращаться.

50

Я немножко отмотала назад кассету № 20. День рождения Эме. Ради удовольствия.