Там, где поют киты - Сара Харамильо Клинкерт

много дней ломала голову и придумала только два решения: либо попытаться выяснить, где же поют киты, либо надеяться, что к тому моменту, как правда рухнет под собственной тяжестью, они окажутся уже достаточно близко к морю, чтобы невозможно было и думать о возвращении назад без попугая, без китов и без новостей об отце.

— Посмотри, кардинальчик, кажется, твои сны реальны, — сказал Факундо и толкнул ее локтем — хотел разбудить, хотя на самом деле она не спала, просто закрыла глаза, чтобы избежать неудобных вопросов и чтобы лучше думалось. Она открыла глаза почти тогда же, когда он затормозил. — Эй, дедуля, мы как раз только что думали, где у вас тут праздник.

— Я не собираюсь ни на какой праздник.

— А почему тогда вы так одеты?

— А почему бы мне так не одеваться?

— Бывают же чудаки! — сказал Факундо и почесал голову.

Канделария подумала, что это на редкость неуместное замечание, ведь не такая уж большая разница между человеком, который в нарядном костюме бредет в глуши, и человеком, который ищет вымирающего попугая и рвет на себе волосы. Она задумалась, может, она тоже странная, и весь мир по-своему странный, просто мы замечаем странное только в других, а не в себе самих.

— Пойду-ка лучше удобрю растения, — сказал Факундо. В мгновение ока он съехал на обочину и скрылся в зарослях с длинной лентой туалетной бумаги в руках.

— Вы не знаете, где поют киты? — спросила Канделария у старика.

— Что за чепуху ты говоришь, девочка? Под водой петь невозможно.

Обидевшись, она хотела сказать, что чепуху говорит он, и еще одеваться не умеет, и в этих нелепых ботинках далеко не уйдет. И хотела добавить, что она уже не девочка, и вообще ей завтра исполнится тринадцать. Но она постаралась представить себя под водой — и действительно, петь там никак не получится. Она секунду поколебалась, но потом подумала, что, если киты едят под водой, дружат под водой, заводят детей под водой и спят под водой, наверняка и петь тоже могут, и поэтому продолжила мысленно оскорблять старика, которому так недостает воображения. Говорить она ему ничего не стала, потому что спорить с нетворческими людьми скучно и потому что отвлеклась на кусочек кинзы, застрявший у него между передними зубами. Тут вернулся Факундо и сказал:

— Давайте мы вас подвезем, дедуля. Вам куда?

— До самого конца, — ответил старик и пошел дальше.

Канделария задумалась: как человек понимает, где этот самый конец, но не нашла никакого ответа, который бы ее удовлетворил.

* * *

Они так и не поняли, как разбилось вдребезги лобовое стекло. Машин не было ни впереди, ни позади. И на дороге никого не было, и они не заметили, чтобы в стекло влетела птица или камень. Канделария разволновалась, представив, что это был метеорит, упавший с неба, а Факундо решил, что в них стреляли. Но ни предполагаемая пуля, ни предполагаемый метеорит так и не нашлись среди мелких осколков, которые рассыпались по всей машине. Они впились в коврики, забились в каждую щелочку и в каждое пустое пространство, большое, среднее, маленькое и крошечное. Они будут там попадаться и через много лет, потому что от таких вещей, как пыль, битое стекло, несбывшиеся желания и дурные мысли, никогда нельзя избавиться полностью.

— Поедем, как на мотоцикле, — сказал Факундо, доставая из багажника две пары мотоциклетных очков и шлемы.

— У вас есть мотоцикл? — спросила Канделария.

— Нет, нету.

— А зачем тогда вам шлемы?

— Чтобы не вырывать на себе волосы в моменты кризиса.

— Надо полагать, у нас сейчас момент кризиса? — уточнила Канделария.

— Надо полагать, у нас сейчас нет лобового стекла, — ответил Факундо.

И они поехали без лобового стекла, теперь собирая кожей и волосами пыль тысячи грунтовых дорог. Пыль нарастала слой за слоем, а слои скоро превратились в корку из-за пота и влажности в атмосфере. К концу дня Факундо так отчаянно хотел принять душ, что готов был остановиться где угодно. Они приехали в какую-то затрапезную гостиницу, грязные-прегрязные, больше похожие на глиняные статуи, чем на людей. Из человеческого в них оставалась только кожа вокруг глаз, куда пыль не попала благодаря очкам, и белые сияющие улыбки, еще сохранившие в неприкосновенности радость от путешествия.

— Я себя чувствую, как сеньор Санторо после того, как он вылезал из ям, которые любил копать, — сказала Канделария.

— Так вот что это были за ямы! — воскликнул Факундо с воодушевлением человека, сделавшего великое открытие. — А ты знаешь, почему он закапывался?

— Потому что боялся.

— А чего он боялся?

— Людей, отравы в еде, смешивания продуктов, недостаточно защищенных мест. А больше всего боялся черных туч. Каждый раз, как видел, расстреливал их из пистолета. И это правда работало! Тучи рассеивались, и грозы проходили стороной.

— В таком случае мне кажется, что Санторо был из тех людей, которые притягивают к себе молнии.

— И что это значит? — спросила Канделария.

— Что ему нужно регулярно зарываться в землю, чтобы снять с тела статический заряд.

Канделария подумала, что у него прискорбно слабое воображение: у нее-то была в голове тысяча теорий насчет того, почему Санторо взял привычку закапываться в землю, и ни одна нисколько не походила на объяснение Факундо. Но если он так говорил, наверняка так и было, потому что Факундо знал много вещей, пусть даже в основном бесполезных.

Они вышли из машины такие грязные и пыльные, что хозяин отеля отвел их на заданий двор, велел встать у стены и наставил на них струю из шланга. Окатил их водой, заставил повернуться и снова окатил, и так несколько раз, пока вода, льющаяся в ненасытное жерло стока, не перестала быть мутной. Факундо попросил два отдельных номера и остался пить агуардьенте за колченогим столиком на террасе. Канделарии показалось чудесным, что она будет спать в гостинице в собственном номере, как раз когда наутро ей исполнится тринадцать лет, — она уже была в таком возрасте, когда требуется больше личного пространства. Усталость смежила ей глаза, и она все еще чувствовала дрожь машины и гудение ветра в ушах, так что раскинулась поверх покрывала, даже не почистив зубы, более того, она осознала, что у нее даже щетки с собой нет. Она заснула в тревоге оттого, что не может выбрать правильный путь, и в страхе перед тем, как отреагирует Факундо, когда узнает, что она его использовала для осуществления своих желаний, заставив поверить, будто помогает ему. Помимо этого она взяла с собой в постель грустное чувство, что это будет ее первый день рождения, который