Там, где поют киты - Сара Харамильо Клинкерт

* * *

В первый раз с тех пор, как ее исключили из школы, она обулась. Она не помнила, чтобы обувь была такой неудобной. Ботинки давили, как дурное предзнаменование. Факундо осмотрел подошвы, прежде чем пустить ее в машину, и поскольку те не прошли проверку на чистоту, он сам взял на себя труд потереть их щеткой, пока они не стали такими белыми, что казались новыми. Через несколько минут Канделария стала наблюдать в зеркало заднего вида, как пыль поднимается по всей дороге; пыль безгранично распространялась в воздухе, мелкая пыль, ничтожная, однако способная затуманить даже самое острое зрение.

Они оставляли позади пыль, а Канделария тем временем вытягивала и поджимала пальцы на ногах. Она никак не могла их удобно уместить внутри ботинок, а может быть, это ботинки не могли удобно уместить их в себе. Угодившие в ловушку пальцы ног казались ей птицами в клетке. Через некоторое время она поняла, что не только пальцы в ловушке, а она вся себя так чувствует. В ловушке тревоги от неведения, что ждет ее теперь, когда она вот-вот вылетит из клетки. В ловушке страха оттого, что впереди много километров пути, а за ними только неопределенный финал. Может, километров не так уж много — у нее всегда с числами было плохо, — но дело в том, что, с одной стороны, она еще не знала точно, куда они едут, а с другой — Факундо не знал, что она не знает.

— Почему ты так притихла, кардинальчик?

— Из-за птиц в клетках.

— Я тоже заметил, их очень много… Ты согласна…

— Да. Я согласна. Я быстро, не глушите двигатель, а то мало ли что…

Они остановились у первого же крестьянского дома, который им встретился. Он был ярко выкрашен — так любят делать жители гор, чтобы разбавить однообразие зелени. Розово-голубой, он походил на именинный торт. На галереях никого не было видно. Два пересмешника бились в смежных клетках, раскачивавшихся от движения птиц. Канделария вылезла из машины, осторожно подошла к клеткам и посмотрела по сторонам. В доме мужчина и женщина разгоряченно спорили, и это заставило ее действовать быстро. Она открыла дверцы клеток, чтобы пересмешники вылетели, и побежала к машине. Факундо нажал на газ, и она обернулась посмотреть на птиц, но те уже скрылись в бескрайности неба. Ботинки же по-прежнему жали ей ноги.

Они сделали то же самое в другом доме, желто-оранжевом: освободили четырех кассиков, а потом за Канделарией до самого автомобиля гналась собака. В сине-зеленом доме они выпустили на свободу пятерых волнистых попугайчиков; к счастью, собаки там не было, зато был жирный кот, который предпочел и дальше спать, удобно устроившись на крыльце. Еще в одном доме, красном, она открыла дверцу клетки, где сидела самка амазонского попугая, но та не захотела вылететь на свободу, может быть, потому что была упрямая, а может, потому что ей подрезали крылья и инстинкты говорили ей, что она далеко не улетит. А может быть, потому что те, кто долго просидел в клетке, в конечном счете начинают бояться возможности стать свободными. Поскольку попугаиха начала свистеть и говорить, хозяин вышел посмотреть, из-за чего шум, и стал кидать вслед машине камни, решив, что птицу хотели украсть.

Проехав еще немного, Факундо остановил автомобиль, на этот раз не освобождать птиц, а считать вмятины. Их было четыре, плюс треснутое стекло. Он вырвал несколько клоков волос, а Канделария тем временем продолжала вытягивать и поджимать пальцы в ботинках. Обоим хватило такта промолчать. Это было первое правило путешествия, и хотя они его не оговаривали напрямую, оба, похоже, соблюдали.

Когда они остановились заправиться и купить продуктов, Факундо воспользовался случаем и обтер машину чистой тряпочкой, которую держал в бардачке. Канделарии показалось, что он очень старался выбирать еду, которая не слишком крошится и пахнет. Также было важно, чтобы ничего не растаяло от жары, не измазало машину ничем липким, не рассыпалось и не разлилось. Поэтому она не стала просить йогурт, шоколад и фруктовый лед на палочке. Она решила, что разумно избегать споров, потому что путь им предстоит долгий, а поездка только-только началась. Надеясь, что получится уговорить Факундо в дальнейшем, пока она довольствовалась жевательными конфетами, твердыми, как камни, и безвкусными яблоками, чьи косточки, полные цианида, напомнили ей про Эдгара.

Адреналин поддерживал в них бодрость и приятное волнение до глубокого вечера, так что Канделария даже забыла на время о том, что ей жмут ботинки, а Факундо — о том, что едет на машине с четырьмя вмятинами, треснутым стеклом и спутницей, которая как будто слабо представляла, куда они держат путь. Но оба опять промолчали, потому что в начале поездки лучше соблюдать правила.

* * *

Ночь застала их в какой-то глуши. Факундо пришлось съехать на обочину, когда черные мотыльки начали биться в лобовое стекло. Он порылся в своих чемоданах, где, казалось, умещался целый мир и все необходимое, чтобы в нем выжить. Улыбнувшись, достал зубную нить, зубную щетку, ополаскиватель для рта, пижаму, маску для глаз и беруши.

— Тебе что-нибудь нужно, кардинальчик?

— Например?..

— Не знаю… зубная паста, вода… понимаешь? В твоем возрасте уже пора задумываться о кариесе, счетах, чистоте лица, витаминах, — сказал он и проглотил одну из таблеток, которые все время принимал на ночь.

— Мне и так неплохо, — сказала Канделария, но все же засомневалась: вдруг ей и в самом деле следовало бы задуматься о таких вещах. — А для чего таблетка?

— Стирать некоторые воспоминания.

— Какие?

— По правде говоря, я не помню.

— Значит, таблетки работают!

— Похоже, что так, кардинальчик. Хочешь попробовать?

— Нет… мне кажется, пока нет ничего, что я хотела бы забыть.

— Пока что, — сказал Факундо, дочистив зубы, надел маску и вставил в уши беруши.

Канделария долго смотрела на маску — она напоминала о Тобиасе. Ей совсем не нравилось закрывать лицо: лучше уж встречать неприятности лицом к лицу, с широко раскрытыми глазами, даже если неприятность — нечто настолько обыденное, как свет. Она вспомнила, сколько раз Габи ей говорила, что надо широко открывать глаза, но только сейчас поняла, что та имела в виду нечто гораздо большее, чем рефлекторное действие, физическую необходимость или выражение удивления. Открывать глаза — это жизненный выбор. Ей пришло в голову, что все люди делятся на два типа: те, кто держит глаза широко открытыми, и те, кто нет. Тот, кто закрывает глаза