Цепи меланхолии - Линда Сауле

– Может, стоит поменять? – кивнула Арлин на стаканчик с растворителем. – Он же сплошь красный.

– О нет, не стоит. Сегодня мне его не хватает.

– Хорошо, – произнесла Арлин и машинально бросила взгляд на тюбики с краской, лежавшие на подставке, их было всего три: угольно-черный, охра и белый. Арлин удивленно оглядела столик, красного не нашлось.

– Постой, – произнесла она, еще раз удостоверившись в своем наблюдении. – Я не вижу тюбика…

– Красный мне кажется наиболее выразительным для образа, что пришел мне, – как ни в чем не бывало произнес Чад. Затем он приподнял край пледа, наброшенного на его бедра, и сделал странное подныривающее движение пальцами, держащими кисточку.

– Что это? Что там такое? – пробормотала Арлин, следя за его рукой, скрывшейся под покрывалом. Она чуть более пристально посмотрела на грубоватую больничную ткань покрывала и только сейчас заметила, что поверх невыразительного блеклого рисунка, отпечатанного на ткани, виднелись более темные по цвету неровные пятна.

Вмиг она ощутила, как у нее похолодело в груди. Она осторожно протянула руку и отвернула край покрывала. В тот же момент перед ее глазами предстало то, чего она и опасалась: пятна крови, словно алые цветы, распустившиеся в небе, расходились по голубой ткани пижамы. Арлин вскрикнула и прошептала, едва владея собой:

– Бог мой, Чад.

– Простите. – В смущении он попытался прикрыться. – Мне очень нужен был красный, а медсестер просить не хотелось. Они и так слишком добры.

– Дай мне посмотреть. – Она стянула с него одеяло, пытаясь определить расположение раны. Судя по локализации пятен, она находилась в районе паха, часть отметин уже подсохла, но были и те, что зловеще отдавали влажным блеском. По всей видимости, порезы были нанесены совсем недавно и все еще кровоточили. Чаду была необходима срочная медицинская помощь, он мог задеть артерию, медлить было нельзя. Арлин бросила еще один взгляд на его лицо и чертыхнулась, коря себя за то, что списала бледность Чада на переутомление. Сколько крови он уже потерял? Чем нанес себе раны? Нужно поднять его. Она попыталась заставить Чада встать, но он упрямо воспротивился этому. Так и не справившись в одиночку, она бросилась в коридор и позвала медсестер, которые, вбежав в палату, тотчас оценили обстановку. Задав пару уточняющих вопросов, они принялись за дело: уложили Чада, разрезали штаны, чтобы оценить повреждения – на счастье, все они оказались неглубокими, – обработали раны, наложили повязки, а затем вызвали санитара, который помог пересадить Чада для смены белья и вновь уложить его на место.

Все это время Чад сохранял спокойствие, словно произошедшее и вовсе не касалось его. Но спустя несколько минут он как будто все осознал, и на его лице воцарилось растерянное выражение. Он забормотал что-то невнятное, обращаясь к Арлин, которая, вне себя от волнения, склонилась к нему в попытке расслышать. Но она мало что поняла из несвязного бреда и заговорила сама:

– Ты же понимаешь, что мне придется доложить об этом? – Арлин сокрушенно покачала головой: – У меня будут большие неприятности.

В ответ Чад что-то снова пробормотал. Арлин взяла его дрожащую руку.

– Что ты говоришь? Я не понимаю. – Она приложила руку к горячему лбу, на пальцах осталась испарина. Чада била лихорадка.

– Дайте ему седативное, – приказала она медсестре. – Он должен поспать.

Пока организовывали капельницу, Чад как будто ненадолго пришел в себя. Он приоткрыл глаза, с трудом удерживая их фокус на Арлин.

– Все есть в нас самих.

– Сейчас тебе поставят капельницу, и ты уснешь, Чад. Когда ты очнешься, мы сможем поговорить. Сейчас это лишнее, слышишь? Закрывай глаза.

Он не поддавался. Улыбаясь через силу, искал ее руку, а найдя, попытался сжать слабыми пальцами.

– Смогу ли я превзойти самого себя? Мне важно услышать это от вас, Арлин. Ни Торпу, ни Аманде я не доверяю так, как вам. Вы здесь так долго и видели так много! Скажите, смогу ли я стать тем, кем не являюсь? Возможно ли человеку загадать идеал и достигнуть его, оставаясь при этом собой? Или я должен сначала умереть, прежде чем воскреснуть?

– Милый мальчик, сейчас не лучшее время для подобных разговоров.

– Арлин… Прошу…

– Я не знаю, как ответить на твой вопрос. Люди бренны, они не желают покидать однажды построенную ими клетку. Но если кто-то сумеет… – Она помедлила, наблюдая, как капля за каплей устремляется по прозрачной трубке снотворное. – Я имею в виду, если человек по-настоящему готов разорвать эти узы – все, что держит его, – выйти навстречу новому, то, пожалуй, я бы назвала этого человека смелым. Нет, скорее отчаянным. Я бы восхищалась этим человеком и внимательно наблюдала за его превращением. – Чад едва ощутимо сжал ее пальцы, следом она почувствовала, как тает напряжение в его лице, а дыхание постепенно выравнивается.

– Я все думаю, откуда берется чувство.

– И?

– Оно рождается от мысли, как росток от семечка, – пробормотал Чад в полудреме. Он напоминал Арлин пресытившегося впечатлениями ребенка, который, пережив долгий и утомительный день, послушно отдавался спасительной дреме.

– То, что ты спрашиваешь, Чад, – прошептала Арлин, – лежит за гранью твоей силы. Это простирается так далеко, что кажется обманом. Но если ты смел настолько, чтобы посмотреть в ту сторону, отойти от себя, позабыть себя, наверное, тогда это бремя перестало бы терзать твою душу. Жизнь может быть построена только на утраченном. Мы не можем печалиться о том, чем обладаем, но нас переполняет горечь, если в какой-то миг мы осознаем, чего лишены. Ты не имеешь многого, как и каждый из нас, но, в отличие от других, твое сердце отзывается на пустоту. Лишь великий дух способен заявить о печали. Твоя меланхолия не что иное, как стон утерявшего, но знай, что чем больше ты утратил, тем большим вознаградит тебя разум. – Дыхание Чада становилось все тише, рот приоткрылся, веки расслабились. – Помни, что он не терпит пустоты, – проговорила она, зная наверняка, что он крепко спит и не слышит ее. – Ум не терпит изоляции и воссоздает утраченное с осязаемой достоверностью. Ты тоскуешь по утерянному, но не должен поддаваться обману. Ты должен различить в его шуме давнюю правду. Не сторонись ее, не то подсознание сделает эту работу вместо тебя. Не все безумцы – гении, но если гений безумен, то он беззащитен, как зверь, ослепленный яростью. И в таком случае его сил не хватит для последней, изнуряющей схватки. – Чад был так уязвим в эту минуту, так трогателен, что Арлин не удержалась и нежно коснулась его щеки. – Отдыхай, а потом просыпайся, и пусть боль незримого