Прощай, Анна К. - Лера Манович

взбираясь на стул и спускаясь, и наконец он шумно упал, опрокинув стул, и долго ругался на каком-то языке. Анна лежала в постели, стиснув зубы, и ждала, когда закончится ночь.

Когда в следующий раз она включила ночник, чтоб сходить в туалет, Глеб лежал рядом и смотрел на нее. Анна знала этот мутный взгляд. Он не предвещал ничего хорошего.

– Мне нравится твоя красная комбинация, – сказал он. – Иди сюда.

– Мне кажется, ты обращаешься сейчас не ко мне.

Глеб хрипло засмеялся и огляделся:

– А к кому же?

– К любой женщине в красной комбинации.

– Не мудри, моя маленькая стюардесса. Иди сюда.

Вернувшись, Анна молча легла на свою половину кровати и погасила свет. Глеб придвинулся. Погладил ее бедро. Потом с неловкостью крупного зверя взобрался на нее, шумно дыша ей в ухо.

– Скажи «я взрослая девочка».

Он часто просил так сказать. Ему никогда не нравились молодые девицы, которые вечно крутились вокруг него. Но в постели он просил говорить так. Анна сжала губы. Ей было сорок лет. У нее были муж и сын, которых она не видела три месяца, и любимый мужчина, который клялся не пить и пил.

Глеб с каждым движением замедлялся. Потом остановился совсем. Анна посмотрела ему в лицо и поняла, что он уснул. Она выползла из-под него с тем ужасом, с каким новобранец на войне выползает из-под убитого товарища. Подошла к окну. Небо было серым и пустым.

Анна почему-то вспомнила освещенную первым весенним солнцем стену дома во дворе, где прошло ее детство. В апреле там грелись солдатики. Кривая трещина в рыхлой желтой штукатурке тянулась наискосок. Именно там, у этой стены, начиналось лето. Она помнила этот свет у своих сандалий и свою густую маленькую тень на желтой стене. Трещины в асфальте, через которые пробивались первые зеленые усики травы. Эти тени, запах сырой после зимы штукатурки – это и была настоящая и вечная весна, которая уходила, чтобы снова вернуться, но никогда не навсегда. И не было в этой весне никаких мужчин, никакого шепота по ночам, сухости и влажности. Был только свет. И свет никуда не делся. Но сама Анна куда-то делась.

Солнце освещало красную стену гостиницы. На пустой улице лежали веселые тени. Они вышли и в четвертый раз пошли по той же улице. Глеб курил и прислушивался к чему-то в себе. Колокол на небольшой церкви прозвонил дважды.

– Давай зайдем? – предложила Анна.

– Иди. Я покурю.

– Ты всю ночь кашлял.

– Это последняя. Клянусь.

Анна поднялась по высоким ступеням. Потянула на себя тяжелую дверь. В церкви было пусто. Пахло пылью, повсюду лежали вязаные белые салфетки. Крест без распятия, украшенный цветами, возвышался в конце длинного зала. Алтарь напоминал стойки регистрации местных гостиниц. Анна постояла в деревянной пустоте церкви и вышла. Крупный красивый мужчина стоял у ступеней и улыбался ей. Его высокая фигура отбрасывала длинную тень.

– Привет, Анна, – сказал Глеб. – Я люблю тебя.

– Здравствуй, – сказала Анна.

Они пошли дальше по брусчатке, и чемоданы катились за ними, будто повозки, покидающие город.

– Выпьем кофе? – Анна показала на высокий круглый столик в том же кафе, где они были с приятелем Глеба. Рядом вертелось массивное, покрытое влажным мхом колесо водяной мельницы.

Глеб посмотрел на часы, кивнул, сел. Тот же высокий официант с дежурной улыбкой поднес меню.

– Одно пиво и один кофе. И что-нибудь поесть. Хочу есть.

– Что-то еще? – спросил официант, посмотрев на Анну.

Она помотала головой. Официант ушел. Глеб курил и смотрел на зеленые перекладины колеса, с которого стекала вода.

– Я отойду, – сказала Анна.

– Куда?

– Схожу в парк. Тут очень красивый парк, а мы даже толком не погуляли.

– Только недолго. – Глеб снова взглянул на часы. – Через полчаса придет такси.

– Я вернусь раньше.

– Клянись, что ты никогда не уйдешь от меня насовсем, – сказал Глеб.

– Клянусь.

Анна дошла до площади с красной телефонной будкой. Небольшая компания сидела на скамейке, попивая пиво. Эти лица Анна уже видела. Здесь же, позавчера. Компания как будто и не уходила. Анна вошла в телефонную будку и опустила два евро в таксофон. Набрала номер. Автомат загудел, со звяканьем проглотил евро, и на другом конце провода послышался тихий голос мужа:

– Алло!.. Алло.

– Это я, – сказала Анна.

– Ты где?

– Далеко. В Букове.

– Когда прилетаешь?

– Семнадцатого.

– Ты… возвращаешься? Тебя встречать?

– Да, – ответила она. – Встречай.

Счетчик секунд добежал до нуля и просил еще денег. Белая кошка перебежала площадь. Анна повесила трубку и пошла в парк. Рабочие сооружали сцену посреди поляны. Завтра здесь будет фермерский праздник. С розовыми поросятами и грудастыми немками, сдувающими пену с пива. А сейчас свет, разрезанный кронами деревьев, красиво лежал на траве. Узкая холодная река оежала под низким мостом. Анна взошла на мостик и посмотрела вниз. Трава на дне ручья клонилась по направлению течения. Несколько форелей стояли в полоске света. На самом деле они плыли, но плыли против течения, шевеля хвостом и плавниками, и потому оставались на месте.

Мимо прошли рабочие, посмотрев на нее с любопытством. Анна порылась в кармане, достала мелкую желтую монету и кинула в воду. Так делают, желая вернуться. Но Анна знала, что не вернется сюда. Монетка задела серую спину форели и опустилась на дно. Рыба стояла на месте и шевелила плавниками. Но Анна знала, что рыба плывет.

Постскриптум

Семь вечеров и одно утро

Вечер первый

– Далеко-далеко на станции Старая деревня стоит дачник. Шевелюра его стала седой и свалялась, глаза его огромны и печальны. В одной руке он держит хозяйственную сумку, в другой – букет сирени. Ежели подойти к тому дачнику, найти среди его сирени фиолетовый цветок с пятью лепестками и съесть – будет тебе счастье. А ежели перепутаешь и съешь белый…

– Тогда что? – Ольга, как ребенок, делает большие глаза.

Дождь стучит по жестяному подоконнику и брызгает в стекла.

Олег делает последнюю затяжку, весело мнет бычок:

– Тогда умрешь.

– Какой бред! – Ольга смеется.

Вечер второй

– Олег?

– А.

– В жены меня возьмешь?

– А разве не взял еще?

– По-настоящему.

– Тебе это важно?

– Да.

Желтые лучи гуляют по пыльным доскам пола. Высокая дверь на балкон приоткрыта. Ветер шевелит штору.

– Возьму.

– Когда?

– Хочешь, завтра?

– Да!

– Значит, завтра.

Олег обхватывает Ольгу руками, перекатывает на себя:

– И еще немножко сегодня.

Вечер третий

Причал. Подземный переход. По широкой лестнице поднимается мужчина лет пятидесяти в кепке и с удочкой. В целлофановом пакете шевелит плавниками одна-единственная рыба.

– Мужчина, стойте! – Олег, в белом фраке