Неизвестный Андерсен: сказки и истории - Ганс Христиан Андерсен

– Как щедро одарил вас Господь, не то что нас, бедных! – говорила ему Эмилия. – Вы это цените?

Георгу льстило, что красивая юная барышня восхищается им, ведь он считал ее необычайно одаренной.

А генерал все больше уверялся, что господин Георг уж никак не дитя подвала.

– Матушка его была очень славная женщина! – говорил он. – Я задолжал ей надгробный памятник.

* * *

Лето миновало, настала зима, а разговоры о господине Георге не умолкали. Он всюду был желанным гостем, самые высокопоставленные круги оказывали ему благосклонный прием. Генерал встречал его на придворных балах.

Дома у генерала тоже готовился бал в честь малышки Эмилии. Не пригласить ли и господина Георга?

– Кого приглашает король, того и генералу пригласить незазорно! – объявил генерал и, право слово, на целый дюйм поднялся над полом.

Георга пригласили, и он пришел; прибыли также принцы и графы – танцоры один лучше другого. Но Эмилия станцевала лишь первый танец, да вот беда, ненароком подвернула ножку, ничего опасного, однако ж болезненно, из осторожности пришлось ей отказаться от танцев и только смотреть на других. Она сидела и смотрела, а архитектор стоял рядом.

– Вы, глядишь, целый собор Святого Петра ей хотите преподнести? – мимоходом обронил генерал с необычайно доброжелательной улыбкой.

Тою же доброжелательной улыбкой он встретил господина Георга и несколько дней спустя. Молодой человек явно пришел поблагодарить за приглашение на бал. Разве могло его привести сюда что-то иное? Да-да, могло, и совсем иное, поразительное, ошеломляющее! Генерал своим ушам не поверил – какая дерзость! Неимоверное нахальство, немыслимое!

Георг пришел просить руки малышки Эмилии.

– Послушайте! – Генерал кипел от возмущения. – Я совершенно вас не понимаю! Что вы такое говорите? Что вам нужно? Я вас не знаю! Сударь, да как вы смели явиться в мой дом? Мне остаться здесь или я могу уйти? – И он выпятился к себе в спальню и заперся на ключ, бросив юношу одного.

Георг постоял минуту-другую и пошел к выходу, а отворивши дверь, увидел в коридоре Эмилию.

– Папенька дал ответ?.. – дрожащим голосом спросила она.

Георг стиснул ее руку.

– Он убежал от меня… Ну да ничего, все уладится!

В глазах Эмилии блестели слезы, в глазах юноши светились уверенность и бодрость, а солнце озаряло их обоих, дарило им свое благословение.

Генерал у себя в комнате отнегодовал, то бишь еще немножко кипел, выпуская пары: «Сумасбродство! Привратницкая чушь!..»

Часу не прошло, а генеральша из собственных уст генерала узнала обо всем и призвала к себе Эмилию, чтобы поговорить с глазу на глаз.

– Бедная деточка! Так оскорбить тебя! Оскорбить нас! У тебя слезы на глазах, но они тебе к лицу! В слезах ты очень похожа на меня в день моей свадьбы. Поплачь, дорогая!

– Я буду плакать, – сказала Эмилия, – раз ни ты, ни папенька не хотите сказать «да»!

– Дитя! – воскликнула генеральша. – Ты захворала! Ты бредишь! А у меня снова ужасно болит голова. Столько бед на нашу голову. Не дай матери умереть, Эмилия, другой у тебя не будет!

Глаза генеральши увлажнились, о своей смерти она не могла думать без слез.

* * *

В газете под рубрикой «Назначения» было напечатано: господин Георг получил звание профессора, пятый класс под восьмым нумером.

– Жаль, родителей его нет в живых, не могут они это прочитать, – говорили в семействе нового привратника, которое теперь занимало подвал в генеральском доме; они знали, что профессор родился и вырос в этих самых стенах.

– Теперь его включат в налоговый реестр! – заметил муж.

– Разве это мало для того, кто вырос в бедности! – вскричала жена.

– Восемнадцать ригсдалеров в год! Деньги и впрямь большие!

– Да я про высокое положение! – сказала жена. – Деньги эти для него чепуха, он их сколько хочешь заработает! Поди, и женится на богачке. Будь у нас дети, муженек, наш сынишка тоже мог бы стать архитектором и профессором.

В подвале о Георге говорили по-хорошему, как и на втором этаже – старый граф позаботился.

Поводом послужили Георговы детские рисунки. Но почему о них зашла речь? Сперва говорили о России, о Москве, тут-то и вспомнили Кремль, который маленький Георг некогда нарисовал для барышни Эмилии; он тогда много рисунков сделал, и один из них особенно запомнился графу: «замок малышки Эмилии», где она спала, танцевала и играла «в гости». Господин профессор был человек большого таланта и трудолюбия, наверняка он рассчитывал к старости дослужиться до действительного статского советника – и это вполне возможно, – а прежде вправду построить замок для столь юной сейчас дамы, почему бы и нет?

– На редкость веселый вечер! – заметила генеральша, когда граф откланялся.

Генерал задумчиво покачал головой, а засим отправился на верховую прогулку – грум, как всегда, ехал следом, на почтительном расстоянии, – и сидел в седле горделивее прежнего.

Настал день рождения Эмилии – с раннего утра виновнице торжества несли цветы и книги, письма и визитные карточки. Генеральша поцеловала ее в губки, генерал – в лоб, они были любящие родители. И все семейство удостоилось визита высоких особ – двух принцев. Разговор шел о балах и театрах, о дипломатических миссиях, об иностранных державах и управлении страной. А еще – о талантливости и трудолюбии родного края. Вспомнили при этом и молодого профессора архитектуры.

– То, что он строит, обессмертит его имя! И определенно позволит ему войти в одну из самых знатных семей!

– В одну из самых знатных семей? Кто это может быть? – спросил позднее генерал у генеральши.

– Я знаю, на кого они намекали! – отвечала генеральша. – Но не скажу! Ни за что! Все в руце Божией, но тем не менее я удивляюсь.

– Я тоже не прочь удивиться, – сказал генерал. – Мне-то совершенно невдомек! – И он задумался в надежде, что догадка все же придет.

Сколько силы, неизреченной силы в высочайшей милости, в благорасположении двора, в благорасположении Господа, и вся эта милость была дарована Георгу. Но мы забыли о дне рождения.

Комната Эмилии полнилась ароматом цветов, присланных друзьями и подругами, на столе лежали прелестные подарки и сувениры, только от Георга ничего, он не мог прийти, однако в этом и нужды не было – весь дом напоминал о нем. Даже из чулана с песком выглядывал цветочек воспоминания: там плакала Эмилия, когда горела занавеска, а Георг мигом потушил пожар. Глянешь в окно, и акация воскрешает память о детстве. Цветы и листья давно опали, посеребренное инеем дерево походило на огромный коралл, луна, яркая, большая, сияла меж ветвей, неизменная в своей изменчивости, как и в ту пору, когда