Сначала женщины и дети - Алина Грабовски

Свет в салоне гаснет; включаются фары. Я так и сижу на корточках под боковым зеркалом, а он выезжает со стоянки задним ходом, оставляя следы от шин на снегу. Жаль, что Джейн не разрешает мне мстить, иначе я бы проследила за ним до квартиры и закидала бы его порог дохлыми лягушками, что хранятся в холодильнике кабинета биологии для лабораторных по вскрытию. Представьте: вы выходите из дома и видите на придверном коврике штук десять лягушек с розовыми брюшками, а рядом красной краской написано: МЫ СЛЕДИМ ЗА ТОБОЙ. Вот он испугается!

Но Джейн не хочет его пугать, вот в чем проблема. Джейн считает, что он не сделал ничего плохого.

Я еду домой, кинув коробочку с мылом на пассажирское сиденье, и думаю, что буду делать, если позвонит Бринн. Отец уехал на выходные играть в гольф, до воскресенья я дома одна, значит, впереди у меня сорок восемь часов полной свободы. Но в последнее время я стала задумываться, что это не совсем нормально – проводить так много времени с матерью покойной лучшей подруги, особенно учитывая, что после смерти Люси Бринн будто сама стала ребенком. Она всегда была одной из тех мам, у которых все под контролем, гиперответственной; в средней школе она проверяла домашку не только у Люси, но и у меня, прежде чем разрешить нам сесть и смотреть телевизор. А теперь она хочет лишь пить белое вино, курить травку и играть в странную игру – она называет ее «Опаньки!». Игра заключается в том, чтобы кидать дротики в стену, хотя у нее нет доски для дартс. К тому же ее квартира – одно из самых унылых мест, где мне приходилось бывать, хотя, разумеется, я никогда ей в этом не признаюсь. Она находится в огромном бетонном многоквартирном доме; Бринн говорит, что этот архитектурный стиль называется «органический модернизм», но на самом деле здание больше похоже на пятизвездочную тюрьму для пожилых белых толстосумов, отбывающих срок за промышленный шпионаж.

Снегопад усиливается, и я переключаю дворники на частый режим. Дорогу все еще видно, но плохо, и я чувствую, как по спине стекает капля пота. За рулем машины Грэма я всегда нервничаю, ведь он отдал ее мне со словами «храни ее, Воробушек». Он называет меня Воробушком не потому, что я маленькая, а потому, что могу упорхнуть. В средней школе никто не пригласил меня на зимний бал; я впала в истерику, а Грэм сказал, что мальчишки дураки и скоро я буду пользоваться таким спросом, что они моргнуть не успеют, а я упорхну от них, как воробушек. Грэм умеет приободрить, хотя врет. Теперь он живет в Нью-Йорке и пытается сделать режиссерскую карьеру, а я по нему очень скучаю. Даже когда он учился в Массачусетском, он два раза в месяц приезжал на выходные меня навестить. Иногда мне кажется, может, это я виновата, может, я сделала что-то не так, что потеряла их с Люси в один год. Но Бринн говорит, что так думать нельзя. Она считает вселенную чем-то вроде планшета для рисования: внутри – горсть порошка, а люди пытаются нарисовать с его помощью красивые картинки, чтобы не чувствовать себя мертвыми внутри.

Наконец вижу вдали свой поворот и вздыхаю с облегчением. После Люси я начала сильно тревожиться, делая что-то в одиночку. Раньше я думала, что все люди мыслят одинаково и существует некая негласная договоренность, что мы должны заботиться друг о друге, ведь это и значит быть человеком. Но теперь я понимаю, что многие – пожалуй, даже большинство – считают, что быть человеком значит заботиться лишь о себе и тех, кто, по твоему мнению, имеет ценность. Поэтому теперь мне кажется, что, если меня занесет на обледеневшем участке дороги и я врежусь в клен на противоположной стороне улицы, никто не остановится и не поможет.

Я сворачиваю на дорожку к дому и открываю дверь гаража, нажав на пульт, прикрепленный к щитку. Интересно, мистер Тейлор уже доехал до дома? Может, он сейчас как раз на парковке позади своего многоквартирного здания? Может, у него свидание и он ждет в гости девушку? Иначе зачем покупать шампунь от перхоти, если не хочешь произвести впечатление? Похожа ли эта девушка на Джейн и знает ли, что он сделал, ведь по закону никто не обязан на первом свидании рассказывать о своих темных делишках? Интересно, согласится ли она на секс в первую же встречу? Представляю, как она закатывает рукав его рубашки, схватив его белыми зубками, и видит острие меча, лезвие и рукоятку.

Нравится ли мне мистер Тейлор? Пожалуй, нет. Мне просто скучно.

За спиной с щелчком закрывается дверь гаража. Я толкаю дверь в коридор; в доме тепло и светло. Папа оставил записку: паста в холодильнике. Сажусь на диван и ем ее холодной, даже не разогрев. Думаю, не слишком ли поздно писать Джейн, но Джейн никогда ничем не занята (без обид), поэтому решаю написать. Когда Бринн напишет через час – а она напишет, – у меня будет законное алиби. Ведь врать я совсем не умею, мне сто раз говорили.

Джейн пишет, что придет через полчаса, и спрашивает, зову ли я ее на ночевку; я отвечаю «да». До смерти Люси мы особо не общались. По правде говоря, до смерти Люси я даже не знала о существовании Джейн. То есть я, конечно, знала, кто это, но Джейн была такой тихоней, что я считала ее наркоманкой, как других вечно молчащих девчонок с задних парт. Пусть другие делают, что хотят, но наркотики не для меня. В девятом классе перед карнавалом я приняла •••••••, и меня вырвало фонтаном на карусели; я думала, это все, но сошла с аттракциона и блеванула на чью-то миниатюрную бордер-колли. Мне стало жалко собачку, и я попыталась расцеловать ее в черные резиновые губы. «Не-е-е-ет!» – кричала хозяйка. «Не-е-е-е-ет!»

Люси сказала: а я недавно думала – какая же Соф предсказуемая. И вот тебе. Она усадила меня за стол для пикника у чертова колеса и отпоила кока-колой.

Грэм сказал, что будет весело принять таблетки вместе, объяснила я.

Люси покачала головой. И где он сейчас, спросила она?

Я окинула взглядом разноцветные огни, дымящиеся тележки с едой и карусели. В туалете, ответила я. Наверно, в туалете.

Не сомневаюсь, сказала Люси и заставила выпить еще немного газировки через соломинку. Мне не нравится, что он так