Дух мадам Краул и другие таинственные истории - Джозеф Шеридан Ле Фаню

энергии, хотя и не показывался больше на глаза. Что означают все моральные заповеди религии откровения, касающиеся должного ухода за телом, трезвости, воздержанности и прочего? Они ясно указывают на то, что между материальным и незримым существует связь; телесное здоровье, запас жизненной энергии предохраняют нас (как представляется) от влияний, которые могли бы превратить нашу жизнь в сплошной кошмар. Гипнотизерам или электробиологам не поддаются в среднем девять пациентов из десяти – так же, возможно, ограничена власть злого духа. Непременным условием некоторых духовных феноменов являются определенные телесные свойства. Иногда феномен удается, в некоторых случаях – нет, только и всего.

Впоследствии я узнал, что и у моего скептического (по всей видимости) товарища не все обстоит благополучно. Но тогда я не имел об этом никакого представления. Однажды ночью, когда я спал на удивление здоровым сном, меня разбудили шаги в коридоре перед спальней; потом раздался громкий звон – как оказалось, это бедняга Том изо всех сил швырнул через перила большой медный подсвечник и он прокатился по ступенькам до лестничной площадки; почти в тот же миг Том рванул дверь и, пятясь, ворвался внутрь, крайне взволнованный.

Не успев еще толком проснуться, я выскочил из кровати и схватил Тома за руку. Так мы и стояли в ночных рубашках перед открытой дверью, глядя сквозь массивные старые перила на коридорное оконце, где слабо светилась полускрытая облаками луна.

– Что стряслось, Том? Какая муха тебя укусила? Что с тобой, черт возьми? – спрашивал я, взволнованно и нетерпеливо его встряхивая.

Прежде чем ответить, он набрал в грудь побольше воздуха, а потом заговорил не вполне внятно:

– Ничего; все в порядке… Я сказал что-нибудь?.. Что я сказал?.. Где свеча, Ричард? Темно; у меня… у меня была свеча!

– Да уж, темно, – сказал я, – но что случилось?.. В чем дело?.. Почему ты ничего не говоришь, Том?.. Ты что, рехнулся?.. В чем дело?

– В чем дело?.. Все уже прошло. Это, наверное, был сон, и больше ничего… А ты как думаешь? Ничего другого и быть не могло.

– Ну да, – ответил я, ощущая необычный испуг, – конечно сон.

– Мне показалось, – проговорил Том, – что у меня в комнате кто-то есть, и… и я вскочил с постели и… и… Где же свеча?

– В твоей комнате, наверное, – предположил я. – Пойти принести?

– Нет, останься… не уходи; это не важно… Нет, не уходи; мне приснился сон. Задвинь засов, Дик; я останусь здесь, с тобой… У меня разыгрались нервы. Будь другом, Дик, зажги свечу и открой окно… Меня аж в жар бросило.

Я сделал, что он просил, и, закутавшись, как Гринуейл, в одеяло, Том уселся у моей постели.

Всем известно, как заразителен страх, особенно такой, какой напал в те минуты на беднягу Тома. Пусть бы за это посулили полмира, я все равно не согласился бы в ту минуту выслушать, а Том – рассказать, в чем заключалось ужасное видение, так его поразившее.

– Знать ничего не хочу о твоем бредовом сне, Том, – произнес я, изображая презрение, а на самом деле испытывая панический страх, – поговорим о чем-нибудь другом. Ясно одно: жизнь в этом мерзком старом доме идет не на пользу нам обоим; черт меня возьми, если я и дальше буду терпеть здесь несварение желудка и… и… неспокойный сон; так что лучше сразу начнем присматривать себе квартиру… давай?

Том согласился и, немного помолчав, добавил:

– Я подумал, Ричард, что уже долго не виделся с отцом; завтра я к нему отправлюсь и вернусь через день-два, а ты тем временем можешь снять для нас комнаты.

Я думал, что это решение, явно вызванное сильным испугом, окажется не более стойким, чем ночные тени и туманы. Но я ошибся. Едва рассвело, Том укатил, условившись, что, как только мне удастся снять подходящую квартиру, я вызову его письмом.

Как мне ни хотелось поскорей сменить жилье, но из-за всяческих случайностей и проволочек дело затягивалось; прошла почти целая неделя, прежде чем я снял квартиру и отправил Тому срочное письмо; тем временем с вашим покорным слугой случилось одно-два пустячных происшествия – сейчас, после стольких лет, они кажутся просто смешными, а тогда немало усилили мое желание убраться оттуда подальше.

На вторую или третью ночь после отъезда моего компаньона я сидел в спальне у камелька, дверь была заперта, а на шатком одноногом столике стояло все потребное для изготовления стаканчика горячего пунша с виски, ибо, чтобы не подпустить к себе

Черных духов уныния, Серых духов тоски,

которые меня окружали, я обратился к мудрому принципу наших предков: «Спиртной дух прогоняет всех прочих духов». Я отложил в сторону «Анатомию» и, прежде чем выпить пунша и лечь в постель, решил поднять себе настроение с помощью «Спектейтора»;прочитав полдюжины страниц, я услышал шаги на ступеньках, что ведут к чердаку. Пошел третий час ночи, и на улицах стояла кладбищенская тишина, поэтому шаги звучали очень отчетливо. Это была медленная, тяжелая поступь; старчески осторожно и размеренно кто-то спускался по узкой лестнице; еще более странным представлялось то, что, судя по всему, ноги идущего были босы; шаги перемежались какими-то очень неприятными звуками – чем-то средним между ударом и шлепком.

Я знал совершенно точно, что служанка уже давно ушла и, кроме меня, в доме никто не должен был находиться. Также мне было ясно, что человек, который спускался по лестнице, не делал никаких попыток приглушить свои шаги, напротив, он, казалось, умышленно шумел и старался ступать как можно громче. Шаги достигли лестничной площадки перед моей дверью и тут остановились; я ожидал, что вот-вот дверь распахнется и на пороге окажется оригинал ненавистного мне портрета. Однако через несколько секунд я с облегчением услышал, что неизвестный продолжил спуск, ступая так же шумно, как и раньше; вновь помедлив, на сей раз около гостиных, он двинулся дальше; в холле его шаги смолкли.

К тому времени, когда звуки прекратились, мои нервы были взвинчены до предела. Я прислушался – и не различил ни малейшего шороха. Набравшись храбрости, я решился на эксперимент: открыл дверь и громовым голосом крикнул поверх перил: «Кто здесь?» Ответа не последовало, только эхо моих собственных слов зазвенело в пустом старом доме; шаги не возобновились, и я по-прежнему не знал, чего именно опасаюсь. При подобных обстоятельствах – как я думаю – в звуках собственного голоса, безответно взывающего к пустоте, чудится что-то неприятно-отрезвляющее. Чувства одиночества и тревоги усилились, когда я заметил, что дверь, которой я определенно не закрывал, затворена; смутно опасаясь, что путь к отступлению окажется перекрыт, я быстро юркнул в спальню