Твой рай - Джехи Лим

Каждый раз, когда я слышала что-то о Шанхае, я думала о Сангхаке. Я слушала все новости, которые приходили оттуда, но новостей от него не было. Прошло уже несколько месяцев с тех пор, как я отправила последнее письмо на адрес Временного правительства в Шанхае. Внезапно до меня дошло, что он не вернется никогда. Я не могла избавиться от мысли, что, уезжая, он расставался не столько с Пхова, сколько со мной.

Поскольку Хонсок жил у меня, в доме больше не было одиноко. Правильнее было бы сказать, что с ним мне было спокойнее. Я поняла глубокий смысл того письма Сангхака. После того как Хонсок вернулся из Шанхая, он много времени проводил один в тишине, как будто долго не мог забыть поездку домой. Но со временем юноша, казалось, пришел в себя. Он снова начал ходить в школу и по выходным продолжал подрабатывать учителем корейского языка.

Воскресенья были относительно ленивыми днями. Купив с Хонсоком продуктов на неделю, я стирала вещи и убирала в доме. И вот одним неторопливым воскресным днем, после того как работа по дому была сделана, мы вдвоем сели лицом к лицу и поговорили.

– Учитель, я знаю вас с тех пор, как впервые встретил в школе-интернате. Я почувствовал в вас родственную душу и полюбил вас как собственную мать.

– Я почувствовала то же самое. Ты разве не знал? Другие ребята вечно жаловались, что ты – учительский любимчик.

– Любимчик? Да вы вечно меня ругали, причем меня одного!

Хонсок закатил глаза, словно я сказала какую-то неправду. Тем не менее, похоже, против слова «любимчик» он не возражал.

– Да, вот так проявляется мое отношение к любимчикам. Иначе я тебя здесь не удержала бы. Вечно волновалась о том, куда ты можешь удрать в следующий раз.

– Я тогда был подавлен. Не мог решить, стоит ли мне возвращаться в Корею или нет. Я винил отца за то, что он не остался тогда подождать меня – хотя бы на день. И еще волновался за него. Время тогда текло для меня очень медленно.

– Помнишь, как ты твердил, что хочешь пойти в военную школу за горой, в которой преподавал учитель Пак Енман?

– Так и было. В то время мне очень хотелось что-нибудь сделать, чтобы вернуться в родной город и увидеться с отцом и сестрами. Стать храбрым солдатом. Я думал, что это самый быстрый способ.

– Хорошо ли, что я тогда тебя остановила?

– Конечно. Я потому и смотрю теперь на вас как на свою мать.

Я до сих пор не могла поверить, что этот смелый молодой человек, сидевший передо мной, был тем самым Хонсоком из прошлого.

– Путешествуя с дядей Сангхаком, я впервые осознал, что мир такой большой и необъятный. А еще меня удивил тот факт, что корейцы живут по всему миру. Когда я приехал в Шанхай и увидел, как усердно пожилые трудятся в правительственном учреждении, сердце мое растаяло. Это были потрясающие люди. Я сказал Сангхаку, что останусь с ним в Шанхае, но он ответил, что это опасно, и посоветовал мне вернуться на Пхова. Он сказал – приезжай обратно, когда вырастешь и станешь сильным. Покидая Шанхай, я пожал ему руку, перед тем как сесть на паром, и из-за этого по-настоящему почувствовал себя мужчиной. Не знаю, что чувствовал дядя, но мое сердце колотилось как бешеное, а в носу щипало.

Хонсок потер нос рукой, словно вспомнив тот день.

И вдруг мне пришло в голову, что большой континент мог быть более подходящим местом для Сангхака. Он действительно счастлив там? Или думает, что просто не может больше вернуться на остров? Что я могу для него сделать? Впервые за долгое время мой ум утопал в размышлениях.

Между любовью и человеком

Товарищеская община, основанная Ли Сынманом, приобрела девятьсот тридцать акров лесной земли в Оола, на юге острова Хило, и была готова основать там деревню. В дополнение к существующим двум домам было построено еще семь, и в них въехало пять семей – в общей сложности двадцать восемь корейцев. Хотя в этом районе в основном занимались сельским хозяйством, для того чтобы воспользоваться выгодами расположения в лесу, построили еще и лесопилку. Довольно большое предприятие, на котором работало сорок рабочих, включая португальцев, коренных гавайцев и филиппинцев.

Наен решила поехать в общину с Чанхеном. Мнение об этом месте было у всех разное, тем не менее она решила мыслить позитивно. Прежде всего, ей понравилась цель, с которой товарищество создавалось. Поскольку ты получал тем больше дивидендов, чем больше вкладывал изначально, о старости можно было не тревожиться. Возможность реализовать мечту, покинуть место, где все вокруг знали ее, и начать свою жизнь с нуля вместе с Чанхеном, заставляла ее сердце биться чаще.

Когда Наен решила продать дом в Гонолулу, до нее вдруг дошло, что первым делом стоило бы рассказать об этом дочери. Наен навестила Джуди, которая жила в общежитии, и не без труда рассказала о Товарищеской общине. Ее обеспокоило то, что лицо Джуди потемнело, поэтому она быстро свернула рассказ. Джуди молча ела мороженое, пока Наен не закончила говорить. Наен понимала, что для дочери новости тяжелы. Она была чувствительной девочкой.

– Ты можешь приезжать туда в любое время, – сказала Наен, хотя в душе понимала, что Джуди, которая не приезжала домой на Хило даже по выходным, вряд ли захочет ехать в общину.

Джуди ударила ложкой по столу:

– Папа еще не умер, ты в курсе?

– Верно. Он по-прежнему твой отец, он всегда будет твоим отцом, но у твоей мамы больше нет мужа. Ты же помнишь, Джуди, каково было в том доме на Хило, когда папа ушел? Я плакала каждую ночь. И я не уверена в том, что могу и дальше жить одна.

– Так ты пришла сюда, чтобы спросить моего разрешения?

– Я просто хотела сообщить тебе об этом сама. Ты очень дорога мне, доченька.

– Мое сердце болит, когда я думаю об отце.

В конце концов Джуди расплакалась. Наен хотела сказать, что от того молодого, здорового отца, которого она помнила, больше ничего не осталось, но не смогла.

– Мне нужно как-то выживать. В Товарищеской общине мне не нужно будет беспокоиться о том, как заработать на хлеб. А еще я смогу получать дивиденды в соответствии со вложенной суммой.

– Поезжай. Я собираюсь в Калифорнию после