Евгений Онегин. Престиж и предрассудки - Юлия Фёдоровна Ивлиева

поверг в растерянность. Понимаю, что именно по этой причине предложение руки и сердца делают родителям. Чтобы не смущать юное, невинное сердце. Но в мои намерения входит узнать именно ваше мнение… И без вашего согласия я не предприму разговора с Прасковьей Парфеновной.

Татьяна не шевелилась и не поднимала взор. Князь не знал, что и думать на ее молчание. Одно он понимал точно: это не радость и не предвкушение счастливого исполнения мечты.

– Я достаточно долго тянул с женитьбой, уже не в том возрасте, чтобы быть подверженным юношеской романтике. Мне нужна серьезная супруга, способная занять достойное место рядом со мной как с государственным мужем. Но в первую очередь я хочу видеть рядом с собой человека близкого, понимающего, который мной дорожит. Женщину, с которой меня связывают настоящие чувства, любовь. Я бы ни за что не хотел вас неволить. Насильно пытаться занять место в вашем сердце. Поэтому мне нужен ваш ответ. Любите ли вы меня и станете ли моей женой?

Наконец Татьяна вздохнула и посмотрела на него.

– Вы стали для меня самым близким человеком. Вы слушаете меня, понимаете, никогда не смеетесь над глупостью моих суждений, не призываете к порядку или благообразию. Принимаете такой, какая я есть. А между тем даже в родной семье я не нахожу понимания. Часто чувствую себя чужой и таю свои мысли от всех. С вами же я беседую без оглядки, ничего не боюсь и не стесняюсь, – слова давались Татьяне тяжело, но она улыбнулась. – Я и не представляла, что подобное случается. Для меня нет человека важнее и ценнее вас. – Она замолчала и снова вздохнула. – Ваше предложение – самая большая честь, которую только можно представить. Я и мечтать не смела, что столь благородный, щедрый и добрый мужчина проявит ко мне интерес настолько, что сделает предложение. Вряд ли можно осчастливить девушку более того. – Татьяна снова помолчала, тиская в руках платочек. – Однако я солгала бы, если бы сказала, что люблю. Любовь – это совсем иное. Нам не дано вызывать любовь в собственном сердце по желанию, она либо послана нам, либо нет. Такой любви к вам у меня в сердце нет. Но есть чувства более глубокие, важные и ценные, которые мы в состоянии осознавать и подчинять себе. Дружба, уважение, преданность и благодарность – вот что я испытываю к вам в полной мере. Ваша светлость, я не посмею отказать вам. Если после всех моих слов вы еще хотите видеть меня своей женой, я ею стану. Верной, преданной – и приложу все усилия, чтобы не разочаровать вас.

Князь смотрел на маленькую смелую девочку, на лице которой застыла решимость. Малодушные мысли, проносившиеся в голове, удивили его самого.

«Могла бы соврать, – подумал он, а после исправился, попеняв себе: – Ты хотел правду, ты ее получил. И что теперь будешь с ней делать?»

В его сердце закипали обида и злость. Дмитрий Николаевич вдруг почувствовал себя простым смертным, который подвластен всем самым обычным страстям. Годами он считал себя чуждым мелким человеческим чувствам, ставил себя выше других, пребывал в уверенности, что уж его-то ничего подобного не коснется, его обойдет стороной. У него род, титул, положение, он выше всего этого.

И вот его, умного, серьезного и выдающегося, отвергла женщина. Даже не женщина, девчонка. По простой и банальной причине: она его не любит.

Даже не так. Она принимала его дружбу, уважение, положение и место в обществе – все, что Дмитрий Николаевич важным считал и сам. Она готова была соответствовать ему и быть благодарной. Что может быть лучше благодарной жены? Но ее сердце, простое человеческое сердце ему принадлежать не будет. Мелкие и презираемые им чувства, которых сейчас он так жаждал, она ему подарить не могла. Женское сердце не состоит на государевой службе.

Тем временем с ее признанием теперь требовалось что-то делать, а на Дмитрия Николаевича напали тоска и безысходность.

Он смотрел на Татьяну и думал, что она понятия не имеет, о чем он рассуждает. Пауза затягивалась. И пусть Татьяна сидела спокойно, даже умиротворенно, и ничего не ждала, молчание делалось неловким. Она ответила честно, как князь и хотел. За что же тогда злится на нее? Презрения и злости достоин только он сам.

– Вы любите другого? – догадался Дмитрий Николаевич.

Татьяна медленно и все так же спокойно кивнула.

– Люблю, хотя мои чувства и безответны. Любовь сама по себе – это дар. Любить – великое счастье.

Татьяна резко преобразилась. Глаза сделались ясными и яркими. В них плескались нежность и восторг. Вот только они предназначались не ему. А князю хотелось, чтобы на него она смотрела такими глазами. Он хотел, чтобы Татьяна его любила.

Светлейший князь Вяземский Дмитрий Николаевич медленно кивнул и легонько похлопал Татьяну по руке, потом поднял ее руку к своим губам и долго и нежно целовал ее пальцы.

– Я благодарен вам за честность. За дружбу и за объяснения. – Он помолчал, подбирая слова. Татьяна слушала его внимательно и с почтением. – Мои намерения не изменятся. Я желаю видеть вас своей супругой, но я хотел бы, чтобы вы меня полюбили. К этому разговору мы еще вернемся. А пока будет лучше, чтобы все оставалось как было прежде, если вы согласны.

Татьяна лишь кивнула.

Глава 32

– Там девка пришла, – сообщил Егор, помявшись на пороге.

В последнее время его хозяин, Андрей Модест, постоянно пребывал в дурном расположении духа, и денщик старался попадать в его поле зрения только по необходимости.

В прошлый раз ему прилетело стаканом, потому что Модесту не угодил черствый пирог. А какой он должен быть, если куплен четыре дня как, а трапезничать изволили лишь вчера? Так и до кочерги дело дойдет. А кто хочет кочергой по башке? Никто не хочет. Вот Егор и предпочитал не хотеть от порога, подальше от горячей руки.

– Какая еще девка?

Модест не ждал гостей. Никогда. Друзья его не навещали, женщины тем более. Алину в этот квартал тортом не заманишь. Она предпочитала назначать, куда явиться ему.

– Приличная. Не из таких. Не из уличных. Нормальная девка. На служанку похожа или даже на горничную, – пояснил Егор. – Чистенькая, лицом кругленькая, говорит правильно. Сверток принесла, но мне не отдает. Говорит, лично. – Он почесал лохматую голову и добавил: – Денег, поди, надо.

«Черт, горничная!» – вспомнил Модест и раздраженно зыркнул на слугу.

– Зови, тупая твоя башка. Если приличная, чего во флигеле держишь?

– Так она странная. На башке платок так чудно повязан,