Свента - Максим Александрович Осипов

– Молодец, не расплакался. А Родион твой урод. И руку не умеет пожать.

Это правда: с рукопожатиями у Родиона всегда были сложности. Жал руку вяло и как-то хихикая, будто делает что-нибудь неприличное.

– Мокрая курица, фу.

Не может быть никакого знания и правды на стороне человека с такими руками, считает Шурочка.

– Пожалуйста, не расходись, – Алекс делает бровки домиком. – Родион обещал приглядеть за отцом.

– Это нормальные вещи между товарищами. – Шурочка не унимается: – И имя какое-то идиотское.

– А ты случаем не беременная?

– Нет, случаем не беременная.

А имя… – Алекс смеется:

– Не всем же быть Алексами.

Родион и правда обещал приглядывать за отцом, найти ему тетку – помощницу по хозяйству. Не так это просто, отец не хочет чужих людей, да и где эту тетку возьмешь? Не в деньгах дело, не только в них, никто работать не хочет. Странно такое слышать от Родиона.

По субботам в одно и то же время Алекс звонит в Москву, и у них с отцом происходит разговор, недлинный, примерно один и тот же. Отец жив. Тех денег, которые посылает Алекс, достаточно. Он рад, что у Алекса все хорошо.

– У тебя не должно быть чувства вины, – говорит ему Шурочка.

Не должно, так не будет. Да и нет никакой вины. Отец даже в гости ехать не хочет. Не силой же тащить старика.

Других интересов, кроме учебника, у него сейчас нет. Вот когда он допишет его до конца… Еще надо будет издать. Странно: такая важная вещь, как гармония, говорит отец, сейчас мало кому нужна. Нет, он не жалуется, но не заметил ли Алекс, что истина вообще теперь меньше интересует людей? Отец не хочет вводить Алекса в лишние затруднения, но печатать учебник придется, видимо, за свой счет.

Во всех смыслах по этому поводу можно не беспокоиться. И – права Шурочка – не должно быть чувства вины.

Неделя за неделей, год за годом – одинаковые разговоры. Надо слетать в Москву – самому его навестить, показать ему Лео, а то ведь это когда-нибудь кончится.

Лео скоро исполнится десять лет, школа частная, дорогая. Лео любит выигрывать, в своем классе он один из первых учеников, но все же не первый – второй-третий, как правило, – выигрывать любит не только он.

Важнейшая часть обучения – иностранные языки и спорт: в лучших университетах страны первым делом обращают внимание на спортивные достижения. Лео невысок ростом, в Шурочку (она на физкультуре всегда была “последняя, расчет окончен”), поэтому такие виды, как теннис, плавание, баскетбол, для Лео исключены. Для здоровья – пожалуйста, но нужен настоящий успех, поэтому с его выдержкой и честолюбием Лео должен заниматься единоборствами. Бокс не для белых мальчиков, следовательно – борьба.

Худой, белозубый (и тут в мать), с карими глазами и длинными пальцами (эти признаки Лео наследовал по отцовской линии), он похож и на Шурочку, и на Алекса внешностью, а характером – трудно сказать.

Алекс спрашивает у Шурочки:

– Вот ты генетик, должна ответить: что сильнее влияет на человека – воспитание или наследственность?

– А на площадь прямоугольника что сильнее влияет – длина или ширина?

Умная у него жена.

Иногда Лео пугает родителей: недавно, чтобы произвести впечатление на девочек, да и на мальчиков заодно, он открыл окно третьего этажа, сделал стойку и так и стоял на руках, пока не прибежали учителя. Их позвали ребята: в школе принято все сообщать.

– Даже когда поругаешь его, накричишь, не сойдет с места, не отступит назад, – отзывается о нем Шурочка не без гордости.

– Далеко пойдет, – говорят ее тетушки. – Если бы вы его родили в Америке, мог бы президентом стать.

Чего только не говорят про детей. А пока что жизнь Лео – это школа и дополнительные занятия: русский язык, французский, борьба. Еще разговоры с родителями.

С разговорами появляются сложности. Лео хоть и владеет русским, стал отвечать родителям по-английски. Все эмигрантские семьи переживают нечто подобное, оттого и приглашают учителей.

– А как он маленьким хорошо говорил! – Шурочка огорчена.

Они припоминают смешные словечки, которые произносил Лео. “Пикчурескный” – про пестро одетого человека. А что? – могло бы такое слово существовать. Или вот “нос мочится”, это когда он болел насморком. Все родители могут что-то такое рассказать про своих детей.

Скоро у Лео будет день рождения, придут мальчики, даже впервые – девочки. Одна из них – Юля со странной фамилией Караваев-Шульц – ему очевидно нравится. Папа ее, Караваев, и мама, Шульц, – скрипачи, родили Юлю в Испании, потом сюда перебрались, в не самый лучший оркестр.

Юля – первая в классе, ее родителям трудно платить, им делаются послабления, настолько она талантлива. Именно ради Юли – первой ученицы и первой, надо думать, красавицы – Лео вверх тормашками стоял на окне.

По поводу этого происшествия выясняются некоторые подробности. Дети, кто находился рядом, оцепенели от ужаса, кто подальше – побежали за учителем, а Юля подошла к нему ближе всех, и Лео ей сказал по-французски: Tais-toi et ne bouge pas. Почему нельзя было по-русски сказать: молчи и не двигайся?

Алекс спрашивает: а за ней, за Шурочкой, когда-нибудь ухаживали таким способом? – О, ухаживали разными способами, в том числе самыми идиотскими. Теперь зато ей приходится наблюдать мальчишеский идиотизм изнутри.

Что подарить Лео на первую его круглую дату? А чего он сам хочет?

Лео хочет перестать заниматься русским, ему больше не нужен русский язык.

Объявил – и ушел к себе. Алекс просит его спуститься в гостиную.

Лео спрашивает: а если бы они были выходцами из любой другой страны второго или третьего мира?..

– Видишь ли… Культура там первый сорт, – Алекс показывает на полки с книгами. – И наука когда-то была. В смысле науки можно, конечно же, обойтись…

Сейчас он объяснит сыну, зачем действительно нужен русский язык.

– “Но я люблю, за что не знаю сам”, – декламирует Алекс, – “ее лесов… ” “Ее степей… ” Ах ты, забыл. “Разливы рек… ” – Нет, совсем не помнит Алекс этого стихотворения. – Ну, в общем, лесов, полей и рек, – смущенно смеется он.

Вспоминает, как сам бросил музыку. Гены – великая вещь. Зубы у Лео белые-белые, он улыбается Алексу. Не зло, просто улыбается.

В одну из суббот отец не поднимает трубку. Не откликается он и на следующий день. Родиона удается найти только к вечеру по московскому времени. Он теперь какой-то паломщик или псаломщик, Алеша не понимает в этих делах. Говорит: грешен, каюсь, давно у него не был и