Пропавшая сестра - Меган Дэвидхизар

– Теперь я знаю, что я – не моя сестра, если вы это имеете в виду, – говорю я довольно сухо.

– Я рада, что вы это приняли.

– Вы знали, что я была в замешательстве, – продолжаю я. Слова доктора, сказанные на нашей последней встрече, теперь имеют совсем иное значение.

Теперь вы можете изменить свое отношение к себе. Вы можете принять себя такой, какая вы есть… Вместо того, чтобы лучше узнать свою сестру, предлагаю вам сосредоточиться на том, чтобы узнать себя.

– Я знала, что сперва вам нужно принять то, что случилось с Грейс, и только потом вы сможете принять собственную личность.

– Мои родители говорили, что упоминали при мне Грейс, называли меня Мэдди, но я этого не помню.

Прошлой ночью они сказали мне, что не знали, как поступить, узнав об опасениях доктора Кремер. Они все еще пытались смириться с тем, что одна из дочерей умерла, и не могли осознать, что у другой может быть психическое расстройство.

Николь, встретившись со мной на парковке полицейского участка, не узнала меня, потому и не обняла. Не потому, что боялась сделать мне больно, а потому, что я не была ее лучшей подругой. И именно поэтому Эрика проявила ко мне эмпатию, ведь мы дружили. Неудивительно, что Райан Джейкобс, прочтя сообщение с подписью «Грейс Столл», заблокировал мой номер. Должно быть, он подумал, что кто-то выдает себя за погибшую одноклассницу. Думаю, в каком-то смысле так оно и было.

И Эдриан. Я не знаю, что он теперь обо мне думает.

– Ваши родители, – доктор Кремер подыскивает подходящее слово, – не хотели признавать, что вы страдали настолько сильно, что у вас появились галлюцинации. Как и вы, они отрицали неоспоримую истину.

Галлюцинации. Это слово звучит слишком формально и по-больничному.

– Иногда, – мягко говорит доктор Кремер, – когда наш мозг пытается защитить нас от причиняющих боль воспоминаний, он вытворяет забавные вещи. Во время наших сеансов я несколько раз упоминала Грейс, а вы вели себя так, словно ничего не слышите. Думаю, вы делали это не специально. Просто ваш мозг не позволял вам меня услышать.

Она говорит размеренно. Это нивелирует чувство стыда, нахлынувшее на меня. Стыдно признаться, насколько оторванной от реальности я была, не конролируя свои мысли. Но никто не смог бы заставить меня поверить в эту истину до тех пор, пока я сама не была готова принять ее. Это был не мой выбор. Так случилось.

– Вы задумывались, почему вы считали себя Грейс? – спрашивает доктор Кремер, возвращая меня в настоящее. Она сидит неподвижно и тихо, словно занеся надо мной меч молчания.

– Я скучала по ней. Очень. – Слова кажутся правдивыми, но причина не в этом. – Я хотела вернуть ее. Я чувствовала ответственность за то, что не смогла ее спасти.

Я вспоминаю последний час, который мы провели вместе. Ее смех. Ее искренность. Наши имена, написанные на стене. Вместе навсегда.

– Я не чувствовала, что заслуживаю жить дальше. Я не чувствовала себя достойной второго шанса на жизнь, в то время как она лишилась жизни. Я хотела, чтобы она жила, жила дольше, чем я.

– Причин много.

– У нее не было причин умирать. У меня же есть сотни причин, почему я хотела вернуть ее к жизни.

10 мая

Пора выбрать вещи, которые можно принести в школу на день памяти Грейс. Мама хотела помочь навести порядок, но я сказала, что должна кое-что сделать сама, чтобы попрощаться с Грейс так, как мне этого хо- чется.

Я достаю ее плюшевого фиолетового кролика, которого в пятилетнем возрасте Грейс прятала на полке в нашем шкафу и ни за что не хотела от него избавляться. Я обнимаю его, крепко-крепко, так, как обняла бы ее.

Затем я подхожу к ее полке и беру ее спортивные трофеи. Я внимательно читаю каждую надпись, чтобы запомнить все, чем она пожертвовала ради достижения своих целей, ради исполнения многих желаний, которые ей так и не удалось осуществить.

Я беру книгу с ее прикроватной тумбочки, ту, где заложена закладка. Грейс прочла больше половины, но она никогда не узнает развязки.

Я снимаю фотографии Грейс с доски, висящей на стене, чтобы запомнить ее улыбку и мягкие веснушки на щеках, появившиеся от долгого пребывания на солнце в доме Николь у озера.

Я не хочу забывать детали, в которых мы с Грейс были непохожи друг на друга. Их я хочу запомнить навсегда.

Предметы, разложенные передо мной на столе, отражают то, какой она была, ее силу духа и доброе сердце. Наша большая комната пуста, теперь она принадлежит только мне. Но даже без всех этих вещиц – Грейс всегда со мной, в моем сердце.

Полиция вернула наши дневники, что мы вели в творческом отпуске. По совету доктора Кремер я просматриваю оба. Свернувшись на кровати, в одиночестве, я читаю то настоящее письмо, написанное для Грейс:

Дорогая Грейс,

Когда я смотрю на тебя, я вижу только твою красоту. Но не в чертах лица. У нас одинаковые голубые глаза и слегка округлый нос. У нас одинаковые скулы и подбородки. Но я все равно не такая красивая, как ты.

Красота действительно исходит изнутри. Ты смеешься так, словно тебя никто не слышит. Ты разговариваешь со всеми так, словно вы давнишние друзья. Ты излучаешь уверенность. Когда я смотрю на тебя, я словно вижу себя в зеркале, в отражении которого я та, какой хочу быть, но те та, какой являюсь на самом деле.

И мне от этого больно.

Я продолжаю смотреть на свою прекрасную сестру и вижу лишь свои неудачи. Эта ревность стала преградой между нами. Если бы я могла взять нож и вырезать ее, я бы это сделала. Но я не знаю как. Это стало частью меня, секретом, что я храню.

Не знаю, почему я не рассказала тебе об этом раньше. Может быть, по той же причине, по которой я никогда не говорила тебе, что Матео споткнулся из-за меня.

Мне стыдно, что правда такова. Лгать тебе – и себе тоже – легче, легче притворяться, что все это не имеет значения. Неизвестно, кто предстанет передо мной, если я разобью зеркало.

Возможно, это буду я, но еще более уродливая.

Хотела бы я видеть свое отражение таким, каким ты видишь свое. Ты – та, кем я всегда хотела быть и кем никогда не стану.

Надеюсь, однажды ты простишь меня за всю ту боль, что я тебе