Гори - Анастасия Мандрова

Одна мысль о других девушках рядом с Ваней вызывала жгучее чувство ревности. А если предположить нечто большее? Меня передернуло от ужасных видений.

– Это правда неприятно… Знаю, что ты намного опытнее меня в этом вопросе, но я не хочу знать, как ты этого опыта набирался.

Ваня остановился и, пристально глядя мне в глаза, произнес:

– Аня, это все неважно.

– Нет, – перебила я его, – Это важно. Все, что было в нашей жизни важно, потому что без этого мы не стали бы теми, кем являемся сейчас. Хорошие ли это страницы жизни или плохие, они повлияли на нас. Если бы у меня не было сестры с синдромом Дауна, я была бы совершенно другой Аней. Если бы я не встретила тебя, я бы тоже была другой.

– Я тебя изменил?

– И да, и нет. Ты помог мне перевернуть страницу, которую я никак не могла перевернуть сама. Знаешь, так бывает, когда читаешь книгу и вчитываешься в какой-нибудь абзац, раз за разом, так и не понимая, что в нем такого особенного. Сейчас и без психологов я могу сказать, что я застряла в своих переживаниях за прошедшие несколько лет. Вначале смерть сестры. Это горе, которое не давало вздохнуть полной грудью, как будто на это не хватает воздуха. Потом чувство вины, что ты живешь, а она нет, что ты хочешь любви, но и она тоже хотела. Потом этот фотограф… Когда казалось, что жизнь опять началась, когда появились хоть какие-то радости, он взял и сломал меня опять. Глупо, да. Он же ничего такого не сделал. Но он хотел сделать и пытался. А я не вышла победительницей, несмотря на то, что спаслась от него. Он все равно выиграл битву. Я была сломлена и подавлена. Я словно спала наяву. Ничего не хотела от жизни, мучилась, просто существовала. А потом появился ты. И я проснулась. Начала дышать, будто вынырнула из-под длительного погружения под воду. И этот воздух… Этот воздух опьяняет и дает столько сил, что теперь я хочу столь многого, что не знаю, с чего начать…

– Чего же ты хочешь? – с теплом в голосе спросил Ваня.

– Хочу любить тебя. Хочу рисовать, путешествовать, нарушать запреты, танцевать и петь, ходить на концерты любимых групп, много смеяться, в конце концов, нормально есть, а не сидеть на диете… – Я обменялась улыбками с Ваней, но через секунду стала серьезной. – Хочу, чтобы ты был со мной честным и открытым.

Ваня озадаченно посмотрел на меня. Я сделала глубокий вдох. Я не знала, подошло ли время для разговора о том, о чем он все еще умалчивал, но строить очередные догадки о причинах, уже не было сил.

– Почему ты начал петь сегодня, а раньше этого не делал? Ведь так было не всегда. Я знаю от Лизы, что когда-то ты пел в группе. Что произошло?

– Лиза много болтает, – проворчал Ваня и пробежал пальцами по своим волосам. – Я действительно пел в группе с четырнадцати лет, с того самого периода, когда дедушки не стало. Хотелось выплеснуть ту боль, что была во мне, в музыку. Хотелось и самостоятельности и своего стиля, далекого от отца. Нас было трое: я, Сашка и его брат Никита, старше нас на три года. Вместе мы проделывали очень провокационные вещи с музыкой. Вместе и развлекались. Я с Никитой любил гонять на мотоциклах. Сашка этого не понимал и никогда с нами не ездил. Ему интереснее было с девушками. А я любил больше всего на свете то ощущение свободы, когда проезжаешь по ночной автостраде с огромной скоростью. Кажется, что жизнь прекрасна. Ты забываешь обо всем на свете, чувствуешь адреналин, кайф, это не передать словами. И мы не хотели понимать, что это опасно.

Ваня замолчал. Ему было тяжело рассказывать дальше. Я уже знала, что дальше будет что-то очень печальное.

– Я помню тот майский вечер, как сейчас. Он был необыкновенно теплым. Кажется, было градусов тридцать. К вечеру все вокруг почти плавилось. И мы с Никитой хотели прокатиться, чтобы окунуться в прохладу. Мы летели по шоссе, рассекая воздух. Сама скорость опьяняла. Я успел перестроиться влево, обгоняя машину справа. Никита совершал тот же маневр вслед за мной, когда машина вильнула в эту же сторону. И… Никита умер на месте. Скорость была слишком большой, чтобы были хоть какие-то шансы. С тех пор на мотоцикл я больше не садился. И больше не пел. Не видел в этом смысла.

– Ваня, мне так жаль.

Я взяла в руки его лицо и поцеловала. Вот что оставалось недосказанным. Эта боль, очередная боль. Мне хотелось убрать ее своими прикосновениями.

– Но сегодня ты пел…

– Сегодня я вдруг понял, что все изменилось. Все изменилось с тобой. Я тоже захотел перевернуть страницу.

– И ты… опять сядешь на мотоцикл? – с опаской спросила я, не до конца понимая сказанное им.

– Нет, глупенькая! Я хочу жить. Я хочу жить и радоваться этому. Хочу любить тебя, петь, танцевать, – начал перечислять Ваня все то же самое, что недавно говорила и я. – Хочу путешествовать с тобой, ходить вместе на концерты…

– Рада это слышать. Я тоже этого хочу. Мы вместе этого хотим.

Ваня обнял меня и начал целовать с трепетом и жаром. Сейчас, среди этой пасмурной, дождливой осени, мы верили, что так все и будет. Будут наши общие концерты, интересные путешествия, танцы под луной, и много всего интересного и наполненного счастьем у нас еще впереди. Потому что мы так хотели.

***

Алекс сидел на полу в своей спальне и хмуро пялился на мирно спящую Лизу. Вроде бы, все в ней было хорошо, и фигура ладная, и личико смазливое. Но что-то не то, совсем не то. Не так она проста, как кажется на первый взгляд, хотя довольно-таки искренняя. Радуется, как дурочка, всему тому, к чему Алекс уже давно привык и воспринимает, как данность. Простушка, приехавшая из своей деревни покорять Москву. Но насколько продуманная простушка! Парню даже самому стало интересно, сколько он повстречается с ней. Пока не надоест. И пока, как ни странно, не надоедало, может, лишь чуть-чуть.

Алекс отвел взгляд от спящей девушки и посмотрел на гитару, прислоненную к шкафу. Он вспомнил свой разговор с Ваней несколько часов назад, когда по дурости чуть не поцеловал Аню в идиотской игре. Алекс вышел на балкон подышать воздухом, а его друг