Гори - Анастасия Мандрова

толком не успел убрать гитару, как я потянула его со сцены к себе, чтобы поцеловать так, как мне давно хотелось. Страстно, чувственно, жадно. Где-то внутри меня было давно разлито, неведомое до встречи с ним, томление, ждущее выхода. А этим вечером все было по-настоящему волшебно. Наши костюмы, наши взгляды, все вело к чему-то большему, важному, нужному.

– Давай сбежим с вечеринки, – порывисто прошептала я Ване.

– Куда? – спросил он, и встретившись со мной взглядом, все понял. – Ты уверена?

– На сто процентов.

– Тогда поехали!

Мы сбегали от ведьм и зомби, веселящихся так, как будто это был последний день на Земле. Мы сбегали от музыки, которая сейчас была слишком громкой для нас, потому что нам хотелось тишины, нарушаемой лишь нашим частым дыханием и биением наших сердец. Мы сбегали от тьмы, которая так долго преследовала нас, что мы отчаялись искать свет. Теперь я знала, что не только Ваня был моим спасением, но и я сама являлась для него тем самым спасительным огоньком, к которому шла когда-то во сне. И все было правильно. Наши жадные поцелуи в лифте, пока мы поднимались в его квартиру, наши, то сплетенные, то блуждающие по разгоряченным телам, руки. Все было так, как надо.

Мы ввалились в его квартиру, скидывая на ходу обувь, сбрасывая куртки и пытаясь снять с себя всю безумную вампирскую одежду, которая сейчас была такой лишней. На пороге комнаты Вани я запуталась в подоле платья и чуть не упала, успев схватиться за стену в последний момент.

– Погоди, – хрипло сказал Ваня, глядя, как я все еще пытаюсь выпутаться из ненавистного платья. – Ты точно этого хочешь?

– Еще как хочу.

Может, где-то внутри и прятался страх от того, что произойдет между нами. Но одного взгляда на Ваню, на его распахнутую рубашку и его глаза, полные страсти, с лихвой хватало, чтобы спрятать страх как можно дальше.

– Подними руки, – мягко попросил Ваня, и я тотчас выполнила его пожелание.

Он быстро стянул с меня платье. В одну секунду я оказалась перед ним в одном белье, и что странно, робости во мне больше не было. Мне хотелось, чтобы Ваня смотрел на меня этим своим взглядом, восхищенным, пламенным, жаждущим. Чтобы быть на равных, я потянула вниз его рубашку. На левом плече красовалась новая татуировка с изображением девушки в профиль. Я так долго разглядывала черты ее лица и развевающиеся на ветру, длинные волосы, что не сразу сообразила, что этой девушкой была я.

– Это же я! Когда ты это сделал?

– Когда ты болела. Мне уже давно хотелось проиграть пари самому.

– Такая красивая! Но тогда зачем ты заставил меня петь? – Я легонько стукнула его по груди.

– Ты и сама была не прочь. И кажется, тебе это было нужно самой. Я просто захотел сделать татуировку с твоим изображением. Помнишь на крыше, ты сидела и смотрела на небо, хрупкая и мечтательная? Тогда у меня с собой был только мобильник, а не зеркалка. Но и этого хватило, чтобы запечатлеть тебя вот такой. Должен признать, это моя любимая фотография, – ухмыльнулся Ваня.

Эта его ухмылка сводила с ума. Хотелось смотреть и смотреть на его губы, но еще больше хотелось зацеловать их. Я вновь обратила свой взор на татуировку. Это была замечательная работа, такая точная и живая. Да, я была на его руке живее, чем тогда, когда мы сидели на крыше. Тогда мной владела боль и обиды. А сейчас я свободна ото всего.

– Я тебя люблю, – сказала я одними губами и расстегнула замок от лифчика, который спал с меня с помощью одного движения руки. – Хочу с тобой… всего.

Глаза у Вани загорелись огнем, таким, который я раньше уже видела, но не понимала. Он медленно провел губами по моей шее. Я чувствовала жар внутри себя, чувствовала, в каком бешеном ритме бьется мое сердце. Казалось, еще чуть-чуть, и я могла или пропасть в этом пожаре или сгореть дотла и воспарить из пепла. И тут все прекратилось. Ваня замер, а я, ничего не понимая, как в полубреду, не могла понять, что происходит. Мои глаза приоткрылись только тогда, когда я услышала его шепот:

– Мы в квартире не одни.

– Что? – хрипло спросила я тоже шепотом.

Я услышала чьи-то голоса. Внутри все похолодело. Кто еще мог быть в квартире Вани в восемь вечера?

– Кажется, мой отец вернулся, – извиняющимся тоном произнес Ваня.

– Твой отец вернулся? – громче, чем хотелось бы, повторила я.

И когда до меня дошел смысл сказанного, я истерически захохотала. Его отец, известный участник рок группы, с которым я еще даже не была знакома, вдруг появился в этом доме. А я стояла на втором этаже, почти голая, в парике и с готическим макияжем, рядом с его полуголым сыном. Когда смех закончился, началась паника.

– Я отсюда не выйду, – тихо сказала я, хватая свое платье. – Ты знал, что он должен был вернуться сегодня?

– Нет… Извини. – Рука Вани застряла в рукаве рубашки. – Он писал, что будет только завтра.

Пожалуй, впервые я видела на лице Вани такую дикую растерянность. Это было бы очень смешно, если бы я с ужасом не представляла, в каком виде предстану перед его отцом. От волнения у меня запульсировало в голове.

– Аня, успокойся. Дыши. Он всего лишь мой отец. И еще… – Ваня замялся. – Скорее всего он не один, поэтому не пугайся… эмм… его компании.

– А почему я должна пугаться?

Вопрос остался висеть в воздухе, потому что в нашу комнату постучали. Ваня поправил мое платье и мягко улыбнулся. Как в замедленной съемке, он открыл дверь и я увидела Дмитрия Сотникова вживую. От телевизионной картинки он не сильно отличался, кроме усталого, слишком усталого взгляда серых глаз. Высокого роста, с ярко черными длинными волосами, подведенными глазами и заметным шрамом на щеке, отец Вани выглядел, как настоящая звезда. Его какая-то особая аура сразу чувствовалась в комнате.

– Папа! – просиял Ваня, и они обнялись так, как будто давно не виделись. Хотя так оно и было.

– А это Аня? – кивнул в мою сторону мужчина.

– Да, это моя девушка. Аня, это мой папа.

По моему телу разлилось приятное тепло от мысли, что Ваня говорил обо мне отцу, но еще больше мне понравилось то, каким тоном он произнес “моя девушка”.

– Очень приятно, – произнесла я и угодила в объятия, пахнущие восточными пряностями и сигаретным дымом.

– Аня, можешь звать меня Дмитрием. А ты времени даром не терял, – похлопал он по плечу сына и