Сын Пролётной Утки - Валерий Дмитриевич Поволяев

– Тебя не обижали?

Тот усмехнулся:

– Меня обидишь… Где сядешь, там и слезешь. – В недоброй уверенности этих слов послышалось что-то беспощадное, и боль, затихшая было в Бессонове, вспыхнула снова. – Ну что, пошли? – предложил Егор, открывая дверь машины.

– Да, пора разобраться, – согласился с ним Антон и, сделав услужливый жест, также распахнул дверь машины со стороны Бессонова, провел рукою по воздуху, будто держал шляпу с перьями: – Прошу!

Бессонов вздохнул, хотел было отрицательно покачать головой, но вместо этого лишь снова устало вздохнул и вылез из машины. Отстранив Антона в сторону, прошел чуть вперед, осмотрел примятый капот, бампер, косо съехавший набок и сорвавшийся с одного крепления, поправил погнувшийся номер, колупнул ногтем скол растрескавшегося стекла фары, горестно склонил голову.

Сейчас ведь как начнешь ремонтировать машину, так и увязнешь в этом ремонте, скинешь последние штаны и все равно будешь в долгах как в шелках. Но ладно бы только своя машина – тут еще покуроченная иномарка этих двух юных гангстеров! Бессонов посмотрел в далекое равнодушное небо, темное и холодное, лишенное звезд, света и вообще всякой жизни. Ему захотелось очутиться где-нибудь вдали от Москвы, от этих двух бандитов, от холода и машинного грохота, от всего недоброго, что окружало его!..

Он постучал пальцем по капоту машины, позвал жену:

– Ма-ать! Вылезай! Пойдем гостей чаем поить.

Жена даже не шевельнулась, она как сидела на своем месте, так и продолжала сидеть. Лицо – бледное, скорбное, будто на похоронах, под глазами припухлости, рот плотно сжат.

У Бессонова дрожь внутри стихла, он успокоился и теперь оценивающе поглядывал на молодых людей. Обошел машину, открыл дверь, приглашая жену выйти.

– Еще не вечер, маленькая, – сказал он ей ласково, будто ребенку. Так он когда-то и называл жену: «Маленькая». – Успокойся! Все будет в порядке.

Протянул к ней подрагивающую руку, испачканную смазкой, грязным московским снегом, вовремя заметил грязь и опустил руку в карман. Помял там пальцами подкладку. Жена вздрогнула, прижала к носу платок, бледное, с истончившейся восковой кожей лицо ее немного порозовело, она вздохнула и так, с платком у лица, выбралась из машины. Бессонов повернулся к молодому человеку, неотвязно следовавшему за ним.

– Вас, кажется, Егором зовут?

Тот кивнул в ответ, показал пожелтевшие, в пятнах зубы.

– Егором.

– Так вот, господин Егор, ножичек свой в машине оставьте.

– Зачем?

– С ножом и кастетом я вас в дом не пущу.

– Ты чего, дядя, бояться перестал?

– Ты посмотри кругом, – на «ты», грубовато, тем же тоном, которым с ним объяснялся Егор, проговорил Бессонов, сделал рукой круговое движение, – посмотри, сколько народу во дворе находится. Стоит мне только крикнуть, как бабки тебя семечками заплюют. Не отскребешься. Тут таких, как ты с твоим приятелем, очень не любят.

– Чихал я на это с высоты Останкинской башни, с самого верха…

– Таких не только здесь – во всей стране не любят. Так что нож и кастетик свой с отщелкивающимся лезвием оставьте в машине. Скажи дружку своему об этом! Иначе в дом не пущу.

– Ладно, – неохотно произнес Егор, достал из кармана нож, потом забрал у Антона кастет и, открыв дверь иномарки, сунул «личное оружие» в бардачок. Что-то сказал Антону, тот зло, колко глянул на Бессонова, рванулся вперед, но Егор удержал его, проговорил громко, так, чтобы его услышал Бессонов:

– Погоди! Потом! Не сейчас…

Антон утих так же быстро, как и воспламенился, Бессонову люди с таким характером были хорошо знакомы – их обычно хватает ненадолго, они быстро выдыхаются.

– Ну что, оставили свое личное оружие? – спросил он, когда молодые люди, поигрывая кожаными плечами, подошли к нему. Здесь Бессонов их не боялся – боялся там, в незнакомом месте, на трассе, где произошло ДТП – дорожно-транспортное происшествие, а здесь он был дома, здесь ему не только бабки с выщербленными зубами помогали – помогали даже стены.

– Оставили, оставили. – Егор не выдержал, усмехнулся.

– Тогда за мной! – скомандовал Бессонов. Он пытался сейчас взять инициативу в свои руки – понимал, что тот, кто будет наверху, тот и победит, и ему очень важно было сейчас оказаться наверху, не дать этим юнцам наступать себе на ноги, на руки, на горло. Лица у юнцов были растерянные, в глазах заплескалось что-то тревожное – они не рассчитывали встретить во дворе столько народа, – ведь действительно каждый из присутствующих кинется на помощь Бессонову, а не к ним. Бессонов довольно покашлял в кулак. Он окончательно пришел в себя.

С другой стороны, он понимал – кожаные юнцы также виноваты в аварии. Они слишком резко тормозили на скользкой дороге. Ни одна машина в мире, никакой «форд»-расфорд не сумеет так быстро затормозить. А уж бессоновская машина-старушка – тем более.

Покашляв в кулак, Бессонов неожиданно остановился, резко повернулся к парням:

– А зачем, собственно, нам подниматься в квартиру? Мы можем разобраться и здесь. Вот мой дом, вы его видите. Это мои соседи. – Он обвел рукою пространство, захватывая не только старушек, но и всех, кто находился в огромном вечернем дворе, даже трех бомжей, лениво роющихся в мусорных баках, и двух страдальцев, разбиравших старый «жигуленок», еще первой модели. – Так что вам все понятно…

– Не все, – недовольно проговорил Антон. – Может, придется поспорить. Так что же, все должны быть свидетелями нашего спора?

– Мы будем спорить тихо.

– Тихо не получается, – поддержал напарника Егор. – Это как в том анекдоте: тихо-тихо попоем, тихо-тихо постреляем. Нет, дядя, не то, все не то… Пошли к тебе домой.

Антон угрожающе придвинулся к Бессонову, и тот очень ясно почувствовал опасность, исходящую от него. От этих кожаных плечей, от широкой груди, расстегнутой, несмотря на слякотную погоду, до самого пупка, – грудь была широкая, как базарная площадь, на ней даже не сходилась джинсовая рубашка: от широкого низкого лба с выпуклыми надбровными дугами, похожими на два бастиона, способных выдержать удар любого кулака, да что там кулака – кирпича, от сжатых в узкие беспощадные щелки глаз…

Что-то в Бессонове надсеклось, он почувствовал, что Антон берет над ним верх, сыро вздохнул, пытаясь еще сопротивляться, но сопротивляться уже не мог и согласно кивнул.

Услышал лишь протестующе-надломленный стон жены.

– Коля! – Но на этот стон даже не обернулся.

– Так-то лучше, – раздался следом за стоном насмешливый голос Егора. – Неужели ты, дядя, думаешь, что нас остановят эти божьи одуванчики? Да ни в жизнь!

Бессонов, шедший первым, невольно вздрогнул, будто его с силой ширнули чем-то сзади, замедлил шаг, но не остановился.

– Коля! – вновь раздался голос жены,