Сын Пролётной Утки - Валерий Дмитриевич Поволяев

– Но нету у нас десяти тысяч долларов! И шести с половиной тоже. Нету! – Бессонов сжал руки в кулаки, притиснул их к вискам: Боже, какой он оказался дурак, приведя этих зверей к себе! Жена была права, она все вскрикивала раненым голосом, будто бы чувствовала, что произойдет.

– А нас это не волнует, есть у тебя деньги или нет. Оформим закладную, дарственную. – Антон обвел пальцем пространство рядом с собою.

– Какую еще такую дарственную? – чувствуя, что льда внутри становится все больше, спросил Бессонов.

– На квартиру, – легко и весело, как ни в чем не бывало, словно речь шла о пустяке, ответил Антон. – На все это. – Он снова пальцем обвел воздух рядом с собою.

– Да вы что?! – чувствуя, что ему не хватает дыхания, в груди все скрипит, воскликнул Бессонов. – Вы в своем уме?

Антон легко оторвался от кресла, сделал два стремительных ловких шага – он будто бы одолел эти метры по воздуху, – и с ходу рубанул Бессонова ногою в живот. У того в глазах почернел белый свет. Бессонов сложился пополам, прижал руки к животу, из открывшегося от боли рта на пол потекла розовая слюна.

– Э-э-э, – безголосо засипел он.

Антон опустился в кресло.

От двери устремилась в комнату на помощь согнувшемуся, сипящему от боли Бессонову жена, молча замахала руками, когда Егор перехватил ее за туловище.

– Э-э-э, – продолжал, корчась, сипеть Бессонов.

– Ну как? – насмешливо поинтересовался Антон. – Убедительный аргумент я привел, а? Предупреждаю, так будет и впредь, если начнешь кочевряжиться.

– Э-э-э, – никак не мог разогнуться Бессонов. Боль стягивала его тело в один узел, словно Бессонова накрыли стальной авоськой, которая вгрызалась в кожу, в мышцы, и он никак не мог выпутаться из нее, не мог захватить побольше воздуха ртом, чтобы оживить опустевшие легкие.

– И еще имей в виду, дядя, если будешь сопротивляться, молчать по-ослиному, я включу счетчик, – пообещал Антон.

Что такое счетчик, Бессонов не знал, хотя догадаться было несложно, и он отрицательно покрутил головой.

– Значит, ты все понял так, как надо, – произнес остывающим голосом Антон. Улыбнулся широко, зубасто. – А шести с половиной тыщ у тебя тоже нет?

– Нет, – просипел сквозь зубы Бессонов. Пространство перед ним немного разредилось, он всосал в себя воздух, выдохнул.

Услышал, как где-то далеко-далеко взвизгнула жена – она прорывалась к мужу, а Егор ее не пускал. В конце концов он пропустил ее к окну, прижал там.

– И денег этих у тебя никогда не будет?

– Никогда, – просипел Бессонов, цепко хватая все, что слышал, реагируя на слова, но не понимая еще, куда клонит Антон.

– Ну что ж, тогда тебе придется все-таки отписать свою квартиру…

– К-как отписать? – Бессонов все еще не мог справиться с сипением, держался в скрюченном положении.

– Очень просто. Оформить дарственную. На меня, например. Или на Егора.

– А я где буду жить?

– Это твои проблемы, дядя. Не надо было бить нашу машину.

– Так не пойдет. – Бессонов отрицательно помотал головой.

Антон непонимающе, с людоедской жалостью глянул на него, легко воспарил над креслом и в знакомом движении выбросил вперед ногу.

Бессонов опять не успел уклониться – у него от первого удара все еще плыло перед глазами, только-только начало успокаиваться дыхание, а боль сжиматься в комок. Он вскрикнул, спиной повалился на пол и по скользкому, хорошо обработанному лаком паркету подъехал на спине к самым ногам жены, притиснув руки к животу.

Антон тем временем запустил руку себе под куртку, в нагрудный карман, вытащил оттуда черный кожаный бумажник с золоченым значком – монограммой какой-то западной фирмы, достал оттуда два листа бумаги. Придвинул к себе журнальный столик, ободрав ножками лак на паркете.

– Аккуратнее, Антон! – заметив обдиры, крикнул от двери Егор. – Имущество не государственное.

– Вот именно – не государственное. – Антон не сдержал ухмылку – она нарисовалась у него на губах сама по себе, помимо его воли, победная и ироничная, обидная для Бессонова, но Бессонов не видел ее, он, корчась, боролся с обжигающим жаром, с болью, с красным душным пологом, опустившимся на него. – Было ваше, стало наше. – Антон продолжал ухмыляться. Провел рукою по бумаге, расправляя ее, достал ручку – тоненький золоченый «кросс», такой же дорогой и популярный, как знаменитый «монблан».

– Егор, подкинь-ка мне паспорт этого вяхиря. Будем составлять протокол.

Милицейское слово «протокол» вызвало у него невольную улыбку – вот, дожил, дескать, с таким народом, как Бессонов, до чего только не докатишься, приходится протоколы составлять, как рядовому менту, дружки по кодле узнают – засмеют. Антон посерьезнел, прикрыл губами порченые зубы – не засмеют, сами тем же занимаются, так велит начальство, того требует закон общака: отыскивать недотеп, вроде Бессонова, и отнимать у них все, что они имеют. Если есть справная машина – отнять машину, если есть справная хата – отобрать хату, если нарисовалась у «клиента» дача – отобрать дачу… И так далее.

– Держи! – Егор кинул напарнику паспорт Бессонова – краснобокая книжица распластавшейся птицей перелетела через комнату и ловко приземлилась в руки Антона.

– Так-ак… Бессонов Николай Николаевич, – протянул Антон. Прочитав первые строки паспорта, начал аккуратно вырисовывать их в свой «протокол». – Прописка… С прописочкой все в порядке, поскольку Николай Николаевич – образцовый гражданин, никогда не осложнял отношения с паспортным столом и не нарушал режим проживания в столице нашей Родины.

Бессонов приподнялся над полом, встал на четвереньки, покрутил головой, стряхивая с себя красную обжигающую пелену.

– Правильно делаешь, что подымаешься, – одобрительно кивнул Антон, он вновь пришел в ровное расположение духа. – Тебе сейчас расписываться придется… – И добавил, похмыкав: – Николай Николаевич!

Снова склонился над листами бумаги, заполняя их.

Понятно, что это за люди, Антон и Егор, – и оттого, что он ошибся, сам, добровольно впустил их в свой дом, своими руками открыл им дверь, Бессонову было сейчас погано, во рту сбилась в кисель горечь, перед глазами продолжали плавать красные лохмотья – вроде бы и освободился от них, а оказывается – нет.

– Антон, надо бы нотариуса вызвать, – подал голос от двери Егор.

– Сейчас, закончу писать. Да и клиент пусть дозреет до этого серьезного момента.

Когда «клиент дозрел», Антон позвонил нотариусу и за шиворот подтащил Бессонова к столику, сунул в пальцы ручку. Егор, стянув жене Бессонова рот косынкой – «Чтобы, бля, не блажила», – пояснил он и, привязав за запястье к батарее, стал наготове сзади Бессонова.

– Подписывай, дядя, и мы квиты, – сказал