Сын Пролётной Утки - Валерий Дмитриевич Поволяев

его физиономию от других – мелкие зубы, глаза – два огромных шара на прозрачных, как рыболовная жилка, нитках, нос – мягкую гуттаперчевую нашлепку. Руки Антона бескостно взлетели, словно замахиваясь угрожающе на Бессонова, Бессонов отшатнулся от Антона, боясь запачкаться кровью, но не успел – кровь под напором брызнула прямо на Бессонова – видно, жакан перебил у налетчика какую-то артерию.

Антон сделал на подгибающихся, еще живых ногах два шага и завалился назад прямо на своего напарника. Ноги его взметнулись вверх, показав две грязные подошвы, и Бессонов ощутил, как по горлу его шваркнуло что-то дерущее, жесткое, словно наждак. Он выругался хрипло, не осознавая пока, что произошло:

– С-суки!

Поморщился, услышав, как Антон, с мозгом, превращенным в фарш, все еще конвульсивно стучит ногами по полу, дергается, руки у него приподнимаются над телом, страшно шевелят пальцами. Бессонов разомкнул ружье, выбил из стволов патроны – те звонко запрыгали по паркету, и прошел к письменному столу, достал из ящика еще два патрона, заряженных пулями-турбинками, сунул их в черные, кисло пахнущие выстрелами стволы.

– Вроде бы нотариус с кем-то должен прийти, – пробормотал он хрипло, по-прежнему чужим голосом, – ну идите, идите… Встречу вас достойно.

Брезгливо обошел Егора с Антоном, – Антон продолжал дергать ногами, но уже слабее, тише, под тело натекло много крови, она расползлась алыми струйками по паркету, – взял на кухне нож и обрезал веревку, которой его жена была привязана к батарее, равнодушно подивился про себя: и когда этот юный ублюдок умудрился ее привязать и где только веревку взял? Жена едва слышно вздохнула, развернулась к Бессонову спиной и начала сползать на пол.

Приставив ружье к стенке, Бессонов неловко подхватил ее, закряхтел, потом подсунул руку под ноги, оторвал от пола, взял «вес», кряхтя оттащил в боковую комнату, положил на кровать, нежно погладил жену рукою по щеке, прошептал:

– Прости меня, очень прошу. Я доверился, и мы попали в беду. Ты была права, это – ублюдки, прости меня…

Ему показалось, что в комнате, где лежали Егор с Антоном, кто-то зашевелился, он стремительно выскочил из боковушки, на ходу ловко подхватил ружье, глянул неверяще – это что же выходит, он стрелял шоколадными батончиками, а не жаканами, и ублюдки живы? Поморщился: в комнате пахло сырым мясом. Крови стало больше, через красную страшную лужу надо было уже перепрыгивать.

Нет, кожаные герои не шевелились, Бессонов подошел к окну, прижался лбом к ошпаривающе холодному стеклу, глянул вниз.

Бабок на скамейке не было – как ветром сдуло. «Значит, слышали выстрелы, – подумал Бессонов, – а раз так, то уже вызвали милицию. Ментов можно не вызывать».

Он сел в кресло, поставил ружье между коленями, огладил пальцами ствол – тот еще хранил тепло выстрелов, оба дула. «Нет, надо все-таки самому позвонить в милицию, – подумал он спокойно, холодно – Бессонов понимал, что двумя выстрелами он отсек прошлую жизнь от настоящей. – Пусть уж наряд приедет по моему вызову».

Набрав номер местного отделения милиции, он несколько минут ждал, когда же дежурный поднимет трубку, подумал, что тот, наверное, замордован, голова опухла от звонков и сообщений об убийствах, грабежах, насилии, кражах, и к телефонному аппарату относится уже, надо полагать, как к личному врагу. Наконец дежурный поднял трубку.

Бессонов спокойно, четко и размеренно выговаривая каждое слово, назвал свою фамилию, имя с отчеством, следом – адрес, потом без дрожи в голосе добавил:

– Я только что убил двух человек.

– Вы что, смеетесь? – не поверил дежурный, от неожиданности у этого человека даже сел, сделался сиплым голос.

– И не думаю. Я действительно только что убил двух человек из ружья.

– Повторите-ка свой адрес.

Бессонов вновь продиктовал в телефонную трубку свой адрес.

– Это у вас была стрельба?

– У меня.

– Мы ее уже зафиксировали.

«Надо полагать, что зафиксировали, – с усмешкой подумал Бессонов, – каждая вторая из бабушек, грызущих семечки, – стукачка, такими их воспитала система. Сталин с Берией и иже с ними».

– К вам уже выехали. Вы слышите меня?

– Отлично слышу.

– Ничего не трогайте в квартире, понятно?

Бессонов повесил трубку. Стал ждать. Он быстро погрузился в какое-то одуряющее оцепенение, комната перед ним расплылась, потеряла свои очертания, сделалась незнакомой, в горле что-то захлюпало, боль от ударов, пропавшая было, проснулась вновь, ошпарила нутро, он зашипел, втягивая в себя воздух, замер и начал уговаривать боль. Бессонов знал, что боль проходит быстрее, если ее уговаривать.

Он очнулся, когда послышался шум, потер пальцами виски, приходя в себя, приподнялся на тахте, но сил у него не было и он, вяло покивав самому себе, опустился вновь. В конце концов, милиционеры – люди дюжие, уволокут его в участок даже на плечах. Дверь открылась, на пороге появился здоровый, с огромными литыми плечами молодой человек в кожаной куртке, выкрикнул зычно:

– Антон! Егор!

Этот парень как две капли воды был похож на тех, кого Бессонов убил, – тот же взгляд, тот же, ничем не омраченный, не отяжеленный никакими мыслями лоб. Из-за парня выдвинулся пожилой быстроглазый человек – нотариус, как понял Бессонов, – сморщился жалобно:

– Что-то здесь не то! Здесь мясокомбинатом пахнет.

Выстрелили они одновременно – Бессонов из своего ружья, а парень – из блестящего никелированного пистолета заморского производства. Быстроглазый нотариус в этот момент уже испарился. Он исчез стремительно, словно дух бестелесный, растаял и мог уже находиться где-нибудь в районе Киевского вокзала. Бессонов был хорошо знаком с такими людьми, как этот нотариус.

Пистолет в руке парня выбросил острый крохотный язычок – из короткого никелированного ствола и спрятался обратно, будто в змеиный рот. Бессонов получил два удара сразу – в правое его сильно толкнуло ружье, в левое ударила пуля. Бессонов запрокинулся на спину, вскрикнул испуганно, но в следующий миг вскочил. Ружье выпало у него из рук, голова наполнилась холодным дребезжащим звоном, мелькнула испуганная мысль: «Как же я без ружья-то?» Но гостю было уже не до Бессонова – мощная свинцовая «турбинка», выплюнутая ружьем, сбила его с ног. Гость уже лежал. Он громко икнул, схватился одною рукою за горло, второй ткнул в Бессонова, но пистолет вывалился из руки, шлепнулся на пол рядом с телом.

Парень снова икнул, прижал к горлу вторую руку, мгновенно окрасившуюся кровью, оторопело, почти невидяще поглядел на Бессонова и оттолкнулся ногами от пола. Угасающим сознанием он понимал, что надо спешно покидать это место, засвечиваться нельзя, скоро здесь будет милиция, сделал второй гребок ногами, потом третий, добрался до двери и надавил на нее спиной.

Дверь покорно распахнулась, и стрелок в форменной кожаной куртке – Бессонов понял, что