Сын Пролётной Утки - Валерий Дмитриевич Поволяев

Он словно бы находился под неким гипнозом, как, бывает, под гипноз змеи в степи подпадает поющий жаворонок: когда он трепыхается в выси, то обязательно следит за землей, выглядывает, что там происходит, и, случается, натыкается на взгляд змеи.

Тогда его тянет на землю, будто на аркане, жаворонок не может оторвать от змеи взгляда, опускается и опускается, верещит, но сделать ничего с собою не может – так и оказывается в гадючьей пасти. Нечто подобное происходило с Бессоновым, он словно бы попал в магнетическое поле, управляющее его действиями, и не мог из этого поля выбраться, крутил головой, злился, прислушивался к неровному стуку своего обмирающего сердца и в какие-то минуты вообще терял контроль над собой.

Когда Бессонов открывал дверь своей квартиры, жена его опять задушенно застонала и вскрикнула:

– Коля! Не надо, Коля!

Но он не услышал ее, его будто вырубили, вместо крика до него донесся неясный слабый звук, на который он даже не повернул головы. Егор и Антон, поигрывая плечами, молча ждали, стояли сзади.

Ключ подрагивал в руках Бессонова, не попадал торцом в скважину, а когда Бессонов втиснул его все-таки в прорезь, бородка пошла не туда…

Антон что-то прошипел за спиной Бессонова, а Егор добродушно предложил:

– Может, я помогу?

– Сам справлюсь! – неровно дыша, отозвался Бессонов. – Не криворукий!

Но был он криворуким, увы, и сам это понимал и подергивал недовольно одним плечом, и еще – уголком рта, не понимая, то ли это он ртом специально дергает, чтобы показать непрошеным гостям, что видал он всех их в гробу с ситцевой обивкой, то ли рот сам дергается. Наконец он открыл дверь и первым вошел в квартиру.

В свою квартиру.

Острая тоска неожиданно стиснула ему сердце. Бессонов вздохнул и словно бы переступил через некую невидимую черту, через барьер, за который раньше никого не пускал, дружелюбно улыбнулся и повернулся к гостям:

– Прошу, прошу к нам в дом! – сделал приглашающий жест.

В сумраке прихожей лица гостей были смазаны, и ему хотелось увидеть, как оттают, подобреют их лица, когда они окажутся в его уютной, ухоженной квартире, полной милых домашних запахов и звуков, недорого, но со вкусом обставленной, с подлинными картинами современных художников – Бессонов знал толк в живописи, поскольку когда-то окончил два курса художественного училища, а потом родители вынудили его уйти оттуда.

– У меня для вас и кое-что вкусненькое найдется.

Антон, небрежно скребнув подошвами ботинок по половичку, постеленному у Бессоновых в прихожей, прошел в комнату, оставив после себя мокрые грязные следы. Бессонов недовольно приподнял брови, увидев это, хотел было сделать замечание, но, вспомнив неподвижные, стальные глаза Антона, промолчал. Он рассчитывал все-таки разобраться в происшедшем по-хорошему, выпить по стаканчику вина – на этот счет у Бессонова имелась заначка и он хотел изъять ее из укромного места, чтобы задобрить гостей, – хлопнуть по рукам и тихо-мирно разойтись.

То, что он должен отдать за ремонт иномарки какие-нибудь триста долларов – отдаст, а сверх того – извините! И уж о десяти тысячах «зеленых» речь просто не может идти. Для этого ему надо было задобрить этих молодцов, и тогда все будет о’кей. На это Бессонов очень рассчитывал.

«Действительно, сколько может стоить ремонт японской машины? Ну двести долларов. Ну триста… Но не шесть же, и не десять тысяч, конечно. Очень уж большой конский хвост вырос у воробья».

Войдя в комнату, Антон включил свет и одобрительно покивал:

– Неплохо, неплохо…

– Что неплохо? – спросил вошедший следом Бессонов. Он так же, как и этот молодой человек, не вытер ноги и оставил на полу следы. Следить так следить. Но ничего, в конце концов, жена все следы замоет. Главное, чтобы леденящяя история нормально закончилась.

– Неплохо, говорю, живете, – сказал Антон. – Как белые люди.

– Стараемся, знаете ли…

– Это видно невооруженным глазом.

– Хотя денег не хватает.

– А это сегодня никого не колышет. Каждый кует свое счастье сам. – Антон крякнул и со всего маху повалился в кресло, застеленное небольшим мохеровым пледом, стукнул ладонями о колени. – Ну что будем делать?

– Давайте разберемся по-хорошему, – неожиданно дрогнувшим голосом предложил Бессонов. – Вы у меня в гостях… Могу я вам предложить по стаканчику хорошего вина?

– Предложить, дядя, можешь, это не возбраняется. Десять тысяч баксов у тебя есть?

– Нет.

– Тогда и вино пить не будем.

В Бессонове что-то обиженно дрогнуло, он гулко сглотнул слюну, обвел рукою пространство и произнес, почти не слыша собственных слов:

– Смотрите, я от чистого сердца. Я хочу как лучше… Я не хочу ругаться.

– А мы разве хотим ругаться? – Антон припечатал крепкой ладонью подлокотник кресла, звук получился «мокрый», похожий на выстрел. – Нам, дядя, заплати за ущерб, и мы разбегаемся в разные стороны. И больше не знаем друг друга.

– Но… – Бессонов поморщился от того, что внутри у него вновь возник нехороший ледок, лицо у него сделалось морщинистым, чужим. – Но десять тысяч долларов – это чудовищная сумма! И шесть с половиной – тоже чудовищная.

– А иномарки сейчас так и стоят – чудовищно дорого. Так что не надо нам на глаза лепить жвачку!

В прихожей хлопнула дверь, это тяжело дыша и вытирая платком пот, обильно выступающий на лбу, в квартиру поднялась жена Бессонова, обессиленно прислонилась к косяку.

Увидев сморщенное, старое лицо Бессонова, она побледнела.

– Но десять тысяч – это нереально! Не о том вы говорите, – пробормотал Бессонов, все еще надеясь разжалобить молодых людей, доказать им что-то. Он не видел жесткой мстительной усмешки, появившейся на губах у Антона, не видел глаз Егора – прищуренных, будто перед броском.

– Слушай, дядя, перестань брызгать слюной. – Антон снова хлопнул ладонями по подлокотникам кресла, демонстративно отер лицо, отплюнулся: – Тьфу! Ты слышал когда-нибудь о том, как по Москве-реке плавают расчлененки? Голова с руками в одном пакете, ноги с гениталиями в другом, туловище в третьем. Один пакет находят в районе Нижних Котлов, другой около Устьинского моста, третий в Лужниках. Слышал?

– Ну? – Бессонов беспомощно оглянулся на жену, увидел, что та стоит у двери с закрытыми глазами и мученически перекошенным бледным лицом.

– Что «ну»? Я тебе что, лошадь? Отвечай нормально, когда тебе задают вопрос! Не то ты меня доведешь, доведешь ведь! – белея щеками и прикусывая зубами нижнюю губу, выкрикнул Антон.

– Антон! – остужая напарника, подал от двери голос Егор, повел головой в сторону окна: слышно, мол.

– Читал я об этом, – наконец отозвался Бессонов.

– Чтобы вас вдвоем пустить к рыбам, нам нужно всего шесть полиэтиленовых пакетов, – сказал Антон, переходя с крика