Студеный флот - Николай Андреевич Черкашин

и задышал влажным горячим химическим кислородом. Теперь можно было входить в самое пекло. Отдраив крышку переходного люка, он перелез через комингс на центральный и остановился. «Осмотреться в отсеках!» – скомандовал он сам себе.

Огонь на центральном и в самом деле утих. Сверху, с мостика, даже отдраили верхний люк, и дым уходил туда мощным столбом. Но едва старпом подошел к «каштану» – межотсечному переговорному устройству, как обугленный «каштан», не выдержав легкого прикосновения, рухнул на палубу, подняв рой искр. Наверху решили, что пожар возобновился, и снова задраили люк. В этот момент из второго на центральный пост перелез Руднев, облаченный в «идашку». Он тоже держал в руках аварийный фонарь. Пожав друг другу руки, оба двинулись к распредщиту № 1. Убедившись, что помпа не гнала воду в трюм, а перекачивала «море в море», Симбирцев остановил ее, вырубив распредщит. Поручни выходной шахты были раскалены, и нечего было думать выбраться по трапу на мостик, на чистый воздух. Сделав жест «пока!», Симбирцев и Руднев разошлись, один в корму, другой в нос.

13. Носовые отсеки

Во втором отсеке дымовая завеса заметно поредела.

Руднев с удовольствием избавлялся от тяжелого спасательного снаряжения.

– Доктор, – окликнул он Молоха. – У тебя есть что-нибудь от головной боли?

– Вряд ли что-нибудь поможет. Это отравление окисью углерода. На свежий воздух нужно.

– Спасибо за совет, докторило!

Молох, как и все, чтобы меньше переводить кислорода, лежал в своей койке на втором ярусе офицерской четырехместки. Расклинившись – спиной в переборку, коленями в бортик – он перемогал качку, жару, безвоздушье в мрачных размышлениях.

14. Доктор Молох

Надо было быть последним кретином, чтобы так распорядиться своей жизнью – привязать ее к хвостам атомных торпед и нестись по воле волн. Плыви, мой челн… Ты плыви, моя лодка, плыви… Плыла, качалась лодочка по Яузе-реке… Мы на лодочке катались, не качай, брат, головой. Не гребли, а целовались… Целовались… Когда я последний раз целовался? С Ириной Абатуровой? Нет, потом были Азалия и кто-то еще…

Но Ирина… С ней все получилось без поцелуев. Само собой… Само собой… Как странно, мы с командиром – молочные братья. Нас разделяет сейчас тоненькая фанерная переборка. Как причудлива жизнь. И прекрасна. Нет, я не хочу умирать в этом стальном гробу! Я выживу! Я буду жить, я перетрахаю всех женщин, которые посмеют мне понравиться.

Надо поднять тонус, иначе – хана. Любовь, женщины, секс – вот самый мощный стимул. Надо думать о них, и тогда захочется жить, тогда появятся силы… Но я действительно всех их перетрахаю, всех, кого не успел, с кем не получилось, кто увернулся.

Если только вернусь в Москву живым и здоровым, первым делом заеду к Лильке. У нее обалденные ноги – растут из подмышек. Тогда у нее был этот хахаль из иняза. Тогда ничего не вышло. Она жалась, манерничала, так и не далась. Но теперь… О, теперь я закину на плечи твои роскошные ножки, Лилечка, я такое с тобой сотворю, будешь стонать, рыдать и вопить от кайфа, как ни с кем другим!

– Доктор, – заглянул в каютку помощник, – придумай что-нибудь вроде гальюна. Вторые сутки пошли…

– Как вторые? – дернулся Молох. Календарик на часах и в самом деле показывал новое число. После любовных грез переключаться на мысли о гальюне было более чем жестоко. Фи, Федя!.. Но что делать, если гальюн остался в аварийном отсеке, а людей полна коробушка.

– Какие соображения, док?

– По малой нужде можно в раковину умывальника ходить. Все равно в цистерну грязной воды попадет.

– Так. Годится, – одобрил Руднев. – А по большой?

– А по-большому – в аккумуляторную яму. Взять герметичку из-под ветоши – и в нее.

– Молодец, докторило! Толково соображаешь. Вернемся, я тебя к медали Пирогова представлю.

– А что, есть такая медаль?

– Нет – так будет. Для особо отличившихся в боях медицинских работников.

15. Башилов

Я сидел в седьмом отсеке, втиснувшись в промежуток между торпедными аппаратами. Никогда в жизни так не ломило в висках. Губы жадно хватали пустой воздух. Всегда думал, что самое гибельное для подводника – это глоток воды, рвущейся в легкие, а оказалось, это вдох отравленного воздуха. Как чиста и благородна смерть в воде, и как омерзительна она в дыму и огне. По кругу ходил чей-то включенный ИП. К его загубнику прикладывались те, кто был на грани обморока. Подносили его и тем, кто уже лежал без сознания.

Я с ужасом ждал, что в любую минуту по прихоти злого случая сработает клапан вентиляции еще одной балластной цистерны, как сработал он на третьем номере. И тогда неуправляемая лодка канет на глубину более километра. Если верить карте, мы шли вдоль желоба глубиной 1200 метров. Вот она – жесточайшая игра в морскую рулетку: ты ставишь на белое, выпадает черное, надеешься на счастливую, как всегда, «семерку», а выпадает «чертова дюжина»… Корабельная техника взбунтовалась. Она повинуется теперь не механикам, а огню, захватившему центральный пост. Пожар сам включает, переключает, выключает механизмы… И если пламя доберется до клапана очередной цистерны – ку-ку, Гриня… Боже, как странно, что твоя жизнь, жизнь десятков других людей зависит от слепой прихоти какого-то механизма: сработает – не сработает. Вот уж точно – рулетка.

Наше положение осложнялось еще и тем, что строевой старшина Бобырь вдруг учуял запах хлора. Этого нам только не хватало! Но ядовитый газ мог выделяться только в одном случае – если в аккумуляторные ямы второго или четвертого отсека попала морская вода. Но второй был абсолютно герметичен, я был в этом уверен, а от четвертого нас отделяли два отсека. На всякий случай я принюхался, но и другие стали принюхиваться и говорить о хлоре. Это было нечто вроде массового психоза – стоило одному произнести страшное слово, как и другим стало казаться, что они тоже чуют запах газа. Назревала паника. Ага, это уже по моей части – пункт «т» корабельного устава: «Решительно пресекать проявления трусости, не допускать панических настроений…» Я с трудом поднимаю отравленную голову:

– Никакого хлора здесь нет и быть не может! Хлор может выделяться только из электролита при попадании морской воды. Ближайшая аккумуляторная яма – через два отсека.

Но Бобырь либо был не в ладах с химией, либо повредился в уме. Он стоял на своем:

– Да что я, запах хлорки не чую?! Хлором несет! Задохнемся все, как курята…

Но тут выручил инженер-механик, который тоже не мог слушать весь этот бред про хлор.

– Есть идея! – Мартопляс толкнул плечом засыпающего старпома. Его голова, судя по всему, была тоже налита свинцовой тяжестью. – Запустим один из дизелей и начнем