Твой рай - Джехи Лим

– Она просила передать вам привет, но у меня все не было времени заехать. Хотя я нашла бы время, будь Хонсок чуточку повежливее. – Джуди игриво щелкнула парня по носу.

– Не жизнь, а пытка. Мама, меня пугают женщины. У меня поджилки трясутся от одного только звука имени Джуди.

Пока они пикировались, я внимательно рассматривала лицо Джуди.

– Нос и губы у тебя отцовские, – тихо пробормотала я, вспомнив молодого Чансока.

– Вы помните, как выглядел мой отец? Я вот плохо его запомнила. Фотографий почти не осталось… Почему у них даже свадебных фото нет? Хотя я до сих пор отчетливо помню это ощущение – как отец крепко обнимает меня.

– Я хорошо помню твоего отца. Он всегда выглядел опрятным и чистым, с волосами, аккуратно зачесанными набок и слегка приглаженными.

Я помнила не только это, конечно. Он был тем, кого я никогда не забывала, ни на мгновение. Со временем его облик стал еще более четким и ярким.

– Мы с твоей матерью, должно быть, были примерно твоего возраста, когда приехали на Пхова. Мы тогда еще не знали, что такое жизнь. Я думала, что провести день без происшествий – уже значит жить хорошо. Все было для нас непонятно и страшно. День за днем – вот так мы и жили.

Восемнадцать лет. В этом возрасте я осмелилась поверить, что мои решения способны сделать Наен счастливой. Сейчас она в Товарищеской общине, Чансок навсегда ушел в море, а Сангхак уехал в Шанхай. В итоге тот трудный выбор, который я сделала, никого не одарил счастливой жизнью, а лишь посеял раздор между нами. Я жалела обо всем сделанном.

– Я многого не знаю, но считаю, что вы делали все, что было в ваших силах. Мама, папа, каждый из вас, – сказала Джуди, слегка коснувшись губами моей щеки.

Я была благодарна судьбе, что она выросла такой яркой и здоровой девушкой. Мне вдруг показалось, что Джуди – это Наен в юности, и я снова крепко обняла ее. Время, когда я, бедная невеста, садилась на корабль до Пхова, было тревожным, но тогда мы были полны надежд. И теперь уже не вернуть тех бессонных ночей, когда мы с Наен обсуждали красивую и непривычную юбку нашей свахи.

Я распечатала конверт, доставленный из Шанхая. Три дня назад мне передали письмо от Сангхака. Все это время я считала, что он мертв, поэтому была рада получить от него весточку. Однако открывать письмо почему-то боялась. Я чувствовала, что внутри нет хороших новостей, поэтому бросила его подальше в ящик шкафа.

Прошу простить меня за то, что не давал о себе знать все это время. Мне интересно узнать, как у тебя дела – во всех смыслах этих слов. Ослепительный солнечный свет на нашем острове Пхова, цветы, распускающиеся круглый год, и папайя, растущая повсюду во дворе «Лагеря девять»… Я скучаю по всему этому, и как у них всех дела, мне интересно тоже.

Я получил письмо, которое вы с Хонсоком отправили в прошлый раз. Хотел ответить сразу же, но в итоге задержался. Здесь все стремительно меняется каждый день. Найти время и написать личное письмо на самом деле кажется роскошью. Пока другие жертвуют жизнями, некоторые, как я, сидят себе в офисе. И все же о нескольких вещах я хотел бы тебе рассказать…

В прошлом месяце госпожа Квак, невестка господина Чхве Киуна, владельца гостиницы на Пхова, посетила Шанхай. Госпожа Квак отвечает за сбор средств в западной части Соединенных Штатов. Она говорит, что стала активно участвовать в работе Временного правительства из-за того, что испытала, когда посетила родные края во время Первомартовского движения [23]. Обмолвилась, что перед приездом в Шанхай заехала на остров. Я услышал много новостей. Меня позабавило известие о женитьбе Тэхо и на несколько дней выбила из колеи новость, что Чансок ушел в море и не вернулся.

У меня разрывается сердце, когда я думаю о чувствах Чансока. Мне кажется, сама по себе невозможность сбежать из места, окруженного со всех сторон морем, побудила его построить лодку. Возможно, тебе было тяжело это принять, но я думаю, что для Чансока это было достойное решение.

Я развернул карту мира и пытался найти Пхова. Оказалось, остров находится ровно на полпути между США и Кореей. Посреди широкого Тихого океана. Если посмотреть в один конец, то можно увидеть Корею, а Соединенные Штаты расположены в другом его конце. Мучительно думать, что мы живем в хаосе, полностью не принадлежа ни Соединенным Штатам, ни Корее. Невозможность вернуться на Пхова или в Корею разбивает мое сердце на несколько частей.

Я хочу остаться здесь и внести свой вклад. Я чувствую, что обязан разделить свою судьбу с товарищами-единомышленниками. Только тогда я перестану себя жалеть. А еще жалеть тебя и Чансока. Я рад, что могу делать такое большое, мужское дело. Одна из многих причин, по которым я покинул остров, заключалась в разочаровании: ты так и не открыла мне свое сердце. Но я все еще думаю, что этот путь был верным для нас. Я думаю, что мы четверо делали лучшее, что могли, в соответствии со своим разумением.

Пхова – одновременно самое красивое и самое душераздирающее место из моих воспоминаний. Я читал и перечитывал твое последнее письмо с просьбой вернуться. И был очень благодарен. Я по-настоящему счастливый человек, поскольку мне есть куда возвращаться. Пишу эти строчки, чтобы выразить тебе свою признательность. Будь всегда здорова.

Шанхай

16 апреля 1931 года

Горькое счастье в общине

Уплотнения в груди, казалось, значительно выросли. Симен также заметила небольшие шишки в подмышках. Теперь ей было трудно даже шевелить плечами. И иглоукалывание не помогло. Господин Ко, занимавшийся акупунктурой в лагере, качал головой. Его лицо выглядело довольно серьезным, когда он советовал ей сходить в больницу. Расстроенная Симен переспросила еще раз:

– Эта штука может меня убить?

– Если бы я знал, то советовал бы разве сходить в больницу?

Господин Ко был уклончив, но он никогда ничего не говорил просто так. Раз уж он посоветовал идти в больницу, было ясно, что состояние тяжелое. Тем не менее на душе у Симен было спокойно. На обратном пути она купила коробку манапуа [24] и китайских пельменей. Манапуа, совсем горячие, были размером с кулак и идеально подходили для обеда. Она прижала нос