Твой рай - Джехи Лим

иногда грустно. Должно быть, там была и песня, которую он выучил у местной гавайской женщины. В зависимости от мелодии его руки ускорялись и замедлялись. Я чувствовала сонливость, и перед глазами стоял туман. Ощущение его пальцев, перебирающих мои волосы прядь за прядью, погрузило меня в умиротворение.

Сколько времени они пролежали так? Чансок повернул голову и посмотрел на длинную тень бананового листа на потолке. Каждый раз, когда дул ветер, тень покачивалась. Чансок подумал, что пейзаж, который он всегда видит перед собой, сегодня особенно красив. Даже звук воды, наполняющий комнату, был загадочным.

Канхи уже уснула. Чансок вдруг почувствовал, что жизнь его стала похожа на сон. Нет, это и правда было сном. Ему казалось, что вещи, которых он касается, исчезнут, когда он откроет глаза. Он долго смотрел на спящую Канхи. Лицо человека, который был одновременно его надеждой и отчаянием, в темноте выглядело умиротворенным. Чансок вздохнул и проглотил слезы. Даже в кромешной темноте он мог рассмотреть каждую черточку. Он вглядывался снова и снова, чтобы четко запечатлеть это лицо в своем сердце. Он подумал, что все, пережитое им до сих пор, было пережито ради одного сегодняшнего дня, ради этого момента. Видя предмет своих мечтаний воочию, прямо перед собой, он чувствовал себя скорее опустошенным, чем счастливым. Чансоку становилось все яснее, что он ничего не может для нее сделать. Было бы лучше скучать по Канхи и винить ее на расстоянии.

Чансок нежно перебирал волосы Канхи и аккуратно заправлял их за ухо. В этот самый миг у него возникла мысль, что он может в конце концов превратиться в чудовище. Эта мысль парализовала все чувства его тела. Он медленно убрал пальцы, которые уже начали твердеть, а затем лег на расстоянии, как будто боялся, что она может коснуться его тела. В нем больше не осталось ни надежды, ни обиды.

На улице постепенно посветлело – достаточно, чтобы предметы в комнате можно было четко разглядеть. Чансок открыл дверь и вышел. Ранний утренний воздух ударил ему в лицо. Он подошел к тому месту, где оставил свою лодку. Длинный корпус медленно появился из утренней тьмы. Чансок развязал веревку, привязанную к дереву. Лодка соскользнула в воду, как будто ждала этого момента.

Лодка была сделана для Лани, но она умерла, даже не сев в нее. Каждый раз, смотря на эту лодку, он думал, что на самом-то деле, получается, выдолбил ее для себя самого. «Этот остров ты не сможешь покинуть, даже если умрешь». Каждый раз, когда Чансок замечал, как его руки и ноги теряют чувствительность, ему хотелось выйти в открытое море. Казалось, что по другую сторону его будет ждать вечный рай. Он чувствовал то же самое, когда покидал свои родные края, отправляясь на Пхова.

Солнце постепенно поднималось над головой. Горизонт окрасился в красный цвет. Идеальное время для отплытия. Он энергично направил каноэ навстречу утреннему морю. Тяжелые времена остались позади. Он чувствовал то же волнение, с каким садился на паром, направлявшийся на Пхова. Мысль о том, что он движется навстречу новому миру, не оставляла в его душе места для страха.

– Я не брошу свое бренное тело на этом острове. Ни капли моей крови, ни клочка плоти не достанутся этой земле

Глаза Чансока сверкали. Он начал грести энергичнее. Утреннее солнце только-только всходило над горизонтом. Наступил новый день. Он стиснул зубы и поклялся себе, что на острове ему могилу не выроют. «Не оглядывайся. Позади – лишь глупые воспоминания о прошлой жизни». Утренний солнечный свет согревал предплечья Чансока, пока он греб.

Каждый божий день Наен бродила возле входа на территорию общины. Надежда на возвращение Чанхена со временем не угасла. Хоть она и знала, что ожидание может быть бесконечно, в какой-то момент это стало единственным, что держало ее на этой земле.

В некоторые дни она смотрела на море вдалеке, а в другие – просто сидела на земле и наблюдала, как мимо проезжает случайная повозка или грузовик. Однако из них никто не выходил. Чего она ожидала на самом деле? На обратном пути в общину Наен спрашивала себя, действительно ли так сильно хотела дождаться именно его.

– Я буду ждать. Буду ждать, когда ты вернешься! – кричала Наен ему в спину, когда он собирался ее покинуть.

Он встал, неся две сумки точно так же, как когда впервые пришел в ее дом. Как и во время их первой встречи, Чанхен был опрятно одет в тот же белый костюм и на ногах у него были белоснежного цвета туфли.

– Скажи мне. Я хочу знать причину, – воскликнула Наен ему вслед.

У нее было ощущение, что они никогда больше не увидятся.

– Люди вроде меня не могут осесть в одном месте. Только на этот раз я это четко осознал. Я, конечно же, думал о том, чтобы провести оставшуюся жизнь с тобой, но понял, что еще не привык любить кого-то и брать на себя ответственность. Я хочу быть честным с самим собой. Это мой способ любить.

– Неужели это все, что ты можешь сказать? Разве мы не любили друг друга?

– Мой отец лелеял дерево хурмы перед домом, но однажды срубил его, сказав, что оно закрывает вид на гору. Тогда я не понял его, но теперь, мне кажется, понимаю немного лучше. Я чувствую сейчас то же самое.

Наен заткнула уши и повернулась к Чанхену спиной.

– Я буду ждать. Не буду запирать дверь, пока ты не вернешься!

Каждый день проходил без изменений. Когда три угольные печи были построены, женщины и мужчины, проживающие в Товарищеской общине, занялись другой работой – каждый вносил свой вклад. В районе Оолы, где располагалась община, часто шли дожди, поэтому вокруг было много зелени. Жители решили использовать деревья для изготовления древесного угля и начали продавать его. Мужчины рубили стволы и оставляли их перед угольной печью. Женщины аккуратно складывали все в камеру сгорания. Печь была размером с вагон поезда. Пяти женщинам требовалось полдня, чтобы заполнить ее.

Просыпаясь утром, Наен спускалась к воротам, стояла там какое-то время, а затем возвращалась, чтобы помочь в изготовлении древесного угля. Ее шершавые ладони больше не болели, даже когда их кололи шипы деревьев. Наен научилась складывать дрова быстрее и выше, чем любая другая женщина в общине. Закончив мыть посуду после ужина, она сразу же шла спать. Тело ее уставало, но разум был бодр.

– Они сказали, что возвращают присланный нами уголь из-за плохого качества, – растерянно произнес господин Кан, управляющий делами