Меркьюри - Эми Джо Бернс

из немногих, кому не довелось наблюдать Шэя с его младенческой поры. Он не благоговел перед Элизой, не видел, как дерутся старшие братья Джозефы, не дивился тому, как Мик молотком и пистолетом с герметиком творит чудеса, а потому не имел ни малейшего предубеждения насчет того, каким человеком полагалось бы стать Шэю.

Беспокойно проспав пару-тройку часов на старой церковной скамье, Шэй пробудился с жутким воспоминанием о том, как ночью вытаскивал мертвеца из чердачного помещения, и с новым озарением. Загадка случившегося с пастором Холлисом лишь отвлекала внимание от того, чему бы следовало уделить внимание на самом деле. И это не было ни детективом, ни преступлением. На чашу весов было брошено сейчас нечто гораздо большее.

Патрик даже не сознавал, насколько сам в это замешан: что несколько лет назад именно они с Шэем закупорили этот труп на чердаке, все качественно замазав краской. Шэй чувствовал, что Патриком владеет радостное возбуждение от перспективы раскрытия преступления, и это саднило душу. Патрик скорее готов был разоблачить живущего среди них убийцу, чем признаться в чувствах к своему давнему другу.

И Шэю сейчас хотелось, чтобы кто-нибудь ― этот вот священник или кто-то другой ― научил его, как, черт возьми, ему пережить такое предательство.

Глава 26

Даже после разговора с Патриком на залитой солнцем парковке Шэй все как будто ощущал под щекой мягкую бархатную поверхность скамьи. В церкви он не сидел уже четыре года – с того дня, как похоронили мать, – и его по-прежнему преследовал ее последний образ, когда она глядела на него с нескрываемым ужасом.

«Это ты со мною сделал! ― кричало ее выражение лица. ― Это все ты!»

Элиза никак не могла знать о личных тайнах Шэя, чего не скажешь о Патрике. Мать не была в здравом рассудке, что бы это ни означало и кто бы это ни заключил. Она казалась вполне душевно здоровой, пусть и воспринимая мир не так, как его видели остальные. И все же ее исказившееся в страхе лицо постоянно виделось Шэю.

На похоронах, когда пастор Леннокс читал прощальную проповедь, Шэй сидел на скамье, дрожа от гнева на отца, усевшегося слева от него. Он ненавидел Мика Джозефа и в этом винил Элизу. Почему она взирала на сына с презрением, что должно было предназначаться ее мужу? В случившемся, казалось, был полностью повинен Мик, и он никак за это не поплатился.

После погребения Шэю хотелось лишь убежать. И ему плевать было, что происходило это на глазах у всей семьи и что весь Меркьюри наблюдал, как он несется под дождем с холма в черном костюме и при галстуке. Обегая крутой поворот дороги, где, как всегда, скапливается огромная лужа, мимо цветочной лавки, где он утром покупал георгины, мимо церкви, где он, по-видимому, запечатал штукатуркой и краской мамины туфли, забытые на чердаке.

И вот на тебе! Будучи убежден, что утаил лишь одну из незначительных оплошностей матери, он обнаружил, что за этим скрывалось нечто гораздо более скверное.

Убегая опрометью с кладбища, Шэй, куда ни кидал взгляд, мог видеть лишь окровавленные куски собственной плоти. Он хотел бы быть храбрым, как Бэйлор, речистым, как Уэйлон, бескорыстным, как Марли. Он не мог простить себя за то, что был еще таким юным, слабым и малодушным, за то, что до сих пор так и не разобрался, что нужно, чтобы жить в ладу с собой.

Он взбежал по черной извилистой лестнице к пустующей квартире на верхнем этаже. Здесь, на кухонном столе, все так же лежала раскрытой его старая книга комиксов. Словно выхваченный из прошлого момент времени, когда мама была еще жива и здорова ― как бы она им ни пренебрегала. Сколько же часов провел он здесь, нежась в лучах любви, щедро исходящих от Марли, когда Тео был еще крохой! Шэй подошел к небольшому окошку на кухне и широко открыл его, несмотря на то, что внутрь тут же ворвался ветер с дождем. Поскольку в квартире давно уже никто не жил, воздух был затхлым и пахло плесенью. Шэй скинул у двери ботинки, свалил кучкой мокрый пиджак, бросился прямо на пол сумрачной гостиной и разрыдался.

В какой-то момент он, видимо, уснул. А когда открыл глаза, лежал уже на спине и над ним нависала чья-то фигура. Шэй проморгался, и тень обрела четкие очертания. Это оказался Патрик, тоже в строгом костюме, при галстуке. Его льняные волосы были разделены косым пробором и зачесаны набок. Патрик позвал его.

– Оставь меня в покое. ― Шэй закрыл лицо, скрестив над собой руки. Последний раз, когда они с Патриком разговаривали, они красили вдвоем потолок и стены в церкви и пытались делать вид, будто между ними ничего не изменилось.

Патрик сел рядом на пол.

– Да не будь придурком.

Затем, смягчившись, вытянулся рядом с Шэем.

Некоторое время они молча глядели в потолок. Потом Патрик взял его за руку.

– Перестань, ― убрал свою ладонь Шэй. ― Ты слишком трусливый, чтобы сделать это перед всеми.

Шэю вспомнилось, как минувшей весной он заработал под глазом фонарь. В тот день он сел на скамейку в спортивной раздевалке вплотную к Патрику, так что их бедра соприкоснулись. Прежде Патрик всегда спокойно это воспринимал, но тут ― перед мальчишками ― шарахнулся вбок.

– Да что с тобой не так? ― презрительно фыркнул Патрик, отталкивая от себя Шэя, и тогда один из двоюродных братьев Патрика пустил в ход кулаки…

Патрик принял сидячее положение на полу гостиной. Губы у него были ярко-розовыми, и видно было, что они дрожат.

– Как ты не понимаешь? Для нас с тобой здесь нет никакого «перед всеми», ― указал он на окно. ― Лучшее, что у нас может быть, ― это когда мы здесь.

Шэй так устал довольствоваться малым.

– И этого тебе достаточно?

– Иначе невозможно.

Как давно уже мечтал Шэй испытать, каково это ― не быть кому-либо обузой. Чтобы его ценили и его обществу радовались. Мать повсюду таскала его с собой. Он был точно хозяйственная сумка, которую ей то и дело приходилось ставить на землю, чтобы разобраться с двумя старшими сыновьями. Элиза измучилась, растя Бэйлора с Уэйлоном, а расплачивался за это Шэй.

– Меня уже тошнит вечно подъедать чьи-то объедки, ― сказал Шэй. ― Мои братья вытянули из матери все самое лучшее ― и все это растратили впустую. И от тебя мне жалкие остатки тоже не нужны.

– Она любила тебя, Шэй. Ты ведь это знаешь.

– Любить кого-то можно, даже