Таёжный, до востребования - Наталья Владимировна Елецкая

– Я представляю, что начнется, если у Соболева окажется не энцефалит и мы потеряем драгоценное время из-за неправильно назначенного лечения. Поэтому анализ…

– Да знаю я, что анализ необходим и что без лаборатории мы как без рук! – сердито перебил Мартынюк. – Похоже, это понимают все, кроме главврача.

– Напрасно вы так считаете. Фаина Кузьминична прилагает все усилия для открытия лаборатории. Но это не так просто, как вы думаете.

– Почему вы ее защищаете? Насколько я заметил, у вас довольно напряженные отношения.

Света принесла чай. Дождавшись, когда она уйдет, я ответила:

– Я ее не защищаю, а пытаюсь быть объективной. Фаина Кузьминична – отличный руководитель. Ее вклад в развитие стационара невозможно переоценить. Но даже ей не все удается. Не забывайте, через два месяца ей исполнится семьдесят. Хотела бы я в этом возрасте быть такой же энергичной и деятельной, как она.

– О, вы будете! – усмехнулся Мартынюк.

– Что это значит? – задетая его тоном, спросила я.

– То и значит, что вы далеко пойдете. В хорошем смысле этого слова.

– Фразы.

– Что?

– В хорошем смысле этой фразы. «Вы далеко пойдете» – не слово, а фраза.

– Сразу видно, что вы дочь филолога и к тому же из Ленинграда! – рассмеявшись, заметил Мартынюк. – На всякий случай, это комплимент, а не сарказм. Или в данном случае уместнее употребить слово «ирония»?

– Товарищ Мартынюк, вы последний, от кого я хочу слышать комплименты, тем более сомнительные, – холодно ответила я. – Учтите это, пожалуйста, на будущее.

– Вы хоть понимаете, что сломали мне жизнь? – помолчав, спросил Мартынюк.

Он сказал это так тихо, что вначале я решила, будто ослышалась. Но выражение его лица, напряженность позы, нервно сцепленные пальцы говорили о том, что вопрос действительно прозвучал, и он отнюдь не был формальным.

Мартынюк ждал ответа.

Я растерялась. Я совершенно не знала, что принято отвечать в подобных случаях. Следовало поставить его на место, но я не могла. У меня язык не поворачивался сказать ему очередную колкость. Не потому, что мне было его жалко, а потому, что я боялась последствий.

Поразмыслив, я выбрала нечто среднее между вежливой отстраненностью и иронией.

– Не драматизируйте, Игорь Михайлович. Ничего я вам не ломала. Вы внушили себе, будто влюблены, а когда я не ответила вам взаимностью, решили непременно меня завоевать. Поняв, что ничего не выйдет, вы, наконец, перестали играть чувствами своей девушки и съехались с ней. Надеюсь, вы на этом не остановитесь и сделаете ей предло…

– Я съехался с Людой, чтобы не видеть вас хотя бы в общежитии! – яростно перебил Мартынюк. – Достаточно того, что я постоянно сталкиваюсь с вами в стационаре.

Он немного помолчал и добавил уже более спокойным тоном:

– Ваше умение делать ложные выводы поразительно. Почему вы настолько уверены, что я не способен на серьезные чувства?

– Потому что ваша репутация донжуана…

– Как вы сказали? – изумленно повторил он. – Донжуана?

– Именно. Я знаю, почему вы переехали из Дербента. Точнее, не переехали, а сбежали.

– Ну и как это связано с моим чувством к вам? Каким образом одно может влиять на другое? Взять хотя бы вас, Зоя Евгеньевна. Вы в разводе, но это не значит, что вы больше не выйдете замуж только на том основании, что новый брак тоже может закончиться разводом! Если человек один раз оступился, нельзя вешать на него ярлык, а вы именно это и делаете.

Я открыла рот, чтобы возразить ему, но передумала, потому что Мартынюк был прав. Он усмехнулся, чем еще больше вывел меня из себя.

– Допустим! – воскликнула я. – Но как быть с тем, что я к вам равнодушна? Я сразу сказала, что у нас ничего не получится, но вы продолжали добиваться своего. Наверное, надеялись сломить мое сопротивление своей настойчивостью. Но только добились обратного.

– Поэтому я и оставил вас в покое. Чтобы не мешать вашему счастью с другим.

– Кого вы имеете в виду?

– Того, кто, очевидно, во всех отношениях лучше меня. Дедова.

– Никогда – слышите, никогда! – не ставьте мое имя рядом с именем секретаря райкома.

Мартынюк недоверчиво взглянул на меня. Я выдержала его взгляд. Он пробормотал:

– Если у вас с ним ничего нет…

– Нет и быть не может!

– Тогда почему вы одна? Вы созданы для любви, семейной жизни, материнства… Простите! – быстро добавил он, снова взглянув на мое лицо. – Я не должен был…

– Всё в порядке. Вы правы, никто не должен оставаться в одиночестве, это противоречит человеческой природе. Но я не готова к новым отношениям. Ни с вами, ни с кем-то другим.

Мартынюк кивнул, словно наконец понял, что я не играю с ним и не лукавлю. Всего-то и нужно было, что поговорить с ним откровенно, а не изображать злыдню, какой он, должно быть, считал меня все это время. Мне даже стало неловко за свое поведение.

– Мне не дает покоя Соболев, – сказала я, чтобы сменить тему. – Что мы будем делать, если последуют новые случаи?

– Думаете, эпидемия из Абанского района могла так быстро перекинуться к нам?

– Вряд ли. Скорее причина в лесах, окружающих поселок.

– Клещи? – догадался Мартынюк.

– Да. Они являются основными переносчиками энцефалита.

– Но их тут днем с огнем не сыщешь. Окрестные леса ежегодно обрабатываются дустом.

– В том-то и дело, что уже нет. С недавнего времени дуст запрещен из-за токсичности. По сути, это яд, который губит все живое, убивая не только клещей, но и полезных насекомых.

– Но что-то же должны использовать взамен.

– Я подниму этот вопрос на завтрашней летучке. Фаина Кузьминична просила незамедлительно докладывать о случаях энцефалита, даже неподтвержденных.

– Шли бы вы спать, Зоя Евгеньевна. Уже второй час ночи.

– Не могу. Если Соболеву станет хуже…

– Я вас тут же позову. Идите.

Я встала и направилась к двери.

– Зоя Евгеньевна…

– Да?

– Надеюсь, стычек больше не будет? – Мартынюк улыбался, но его улыбка была напряженной, словно ему стоило усилий произносить слова, которые он предпочел бы оставить при себе. – Признаюсь, я не большой любитель пощечин.

– А я не большая любительница их раздавать. Спокойного дежурства и до завтра. Точнее, уже до сегодня. Увидимся на летучке.

Разговор с Мартынюком оставил в душе неприятный осадок. Я знала, что не виновата, и все же чувствовала себя виноватой. Мартынюк и сам был несчастен, и делал несчастной Людмилу, которая наверняка догадывалась (женщины ведь чувствуют интуитивно), что его решение съехаться с ней продиктовано не чувствами, а обстоятельствами. Впрочем, она с такой же вероятностью могла принимать желаемое за действительное и закрывать глаза на