Дураки все - Ричард Руссо

РЕБЕККА УИТТ РЕЙМЕР.

То самое имя на могильном камне, который он скрепя сердце оплатил. Вот что вырвала из темноты вспышка молнии, и когда мир снова окутала чернота, имя Бекки стояло перед глазами Реймера так же отчетливо, как негатив фотографии. Ребекка Уитт Реймер. От грома, последовавшего за молнией, земля содрогнулась так мощно, что проволочный конус, удерживавший букет в рыхлой почве, наклонился вперед под углом в сорок пять градусов, точно желал показать Реймеру колючие голые стебли. Ветер с силой трепал зеленый целлофан, в который они были завернуты в цветочном магазине, прикрепленная визитка держалась разве что чудом.

Значит, вот как Бекка, подумал Реймер, упав на колени в грязь, намерена передать сообщение. При мысли об этом из горла его вырвался грубый смешок. Не будет ни сна, ни разговора. Только визитка с именем. Реймер прочтет это имя и наконец узнает. А после этого его поразит молния. Обретенное знание идет в тандеме со смертью. Идеально. Если вдуматься, библейская справедливость. Его отчаянные эгоистичные поиски закончатся вместе с ним. Что ж, поделом. Потому что он, как обычно, вел себя как идиот. Он ведь стремился даже не к истине. В этом было бы хоть какое-никакое благородство. Нет, он готов был довольствоваться просто информацией, а это куда ничтожнее. Ему хотелось – и все еще хочется – узнать имя ее любовника. Узнать, кто он. В остальном этот мужик его даже не интересовал. И до того, как Реймер понял, что эти некогда дивные розы предназначались Бекке, ему и в голову не приходило: возможно, не только он все еще одержим мыслью о ней, любит ее, не хочет или не может забыть о случившемся и жить дальше. Как же эта очевидная истина ускользнула от него? В чем еще ему не хватило воображения?

Больше всего в этом смысле его тревожила Бекка. За то недолгое время, что они были женаты, Реймер хоть раз поинтересовался, что она думает или чувствует, счастлива ли она? Бывали минуты, особенно ближе к концу, когда он чуял неладное, но если спрашивал у Бекки, она все отрицала, говорила, мол, ей просто взгрустнулось и завтра утром она проснется веселой. А Реймер охотно позволял себя убедить. К чему докапываться?

И Реймер, как всегда и бывало, от мелких сомнений и обвинений перешел к более глобальным. Можно ли быть хорошим копом, хорошим мужем и вообще хорошим человеком, если тебе неохота задумываться о внутренней жизни других – в частности, об их страданиях? Разве это не элементарное сочувствие? Не сочувствие ли она искала и нашла у другого мужчины, чье имя написано на визитке цветочного магазина? Что, если этот другой мужчина дал себе труд понять Бекку лучше, чем удосужился Реймер? Или сочувствие – только верхушка айсберга? Пожалуй, Реймер смирился бы, если бы выяснилось, что этот мужчина стройнее, красивее, выше ростом, но что, если этот мудила еще и начитаннее, остроумнее, изящнее и элегантнее? Что, если он полная противоположность Реймера?

Значит, вот к чему все свелось – к тщеславию. Реймеру просто необходимо знать, даже ценой собственной жизни. Потому ему и казалось, что ничего другого не остается, кроме как протянуть руку и схватить карточку магазина, что он и сделал, пока ветер рвал со стеблей зеленый целлофан. Та информация, которую искал Реймер, теперь в прямом смысле у него в руках, но в это мгновение небо прорезала очередная молния, и Реймеру обожгло правую ладонь, точно карточка каким-то образом загорелась. Он почувствовал, что из груди его рвется отчаянный вопль, и понял, что придется выпустить или вопль из глотки, или улику из кулака. Вопль, решил Реймер, и тот слился с ударом грома, будто оба происходили из одного источника.

Реймер не помнил, сколько он так провыл, но, замолчав, почувствовал, что в душе его совершилась разительная перемена. Странное ощущение – как будто кружится голова, – но одновременно нечто важное в нем раскололось надвое. Он вошел на кладбище Дугласом Реймером, человеком, который очень долгое время, быть может всю жизнь, существовал по инерции, машинально. Теперь же он ощущал в себе нечто новое, будто в кожу и кости его, прежде принадлежавшие только ему и никому другому, вселился кто-то другой. Привычный ему Дуглас Реймер никуда не делся – мальчик, которому мисс Берил совала книги, тот Реймер, над которым издевались хулиганы вроде Роя Пурди, потешались мелкие правонарушители вроде Салли и смеялся со своей судейской скамьи Бартон Флэтт. Тот Реймер, который баллотировался на общественную должность под лозунгом: “Мы не будем счастливы, пока вы будете счастливы”. Дурак, чего уж там. Дурак и мямля, вечно твердящий, что непременно станет лучше – как коп, муж и просто человек.

Странно, что этот другой казался Реймеру таким привычным, будто он знал его всю жизнь, хотя они еще не знакомы. Назовем его… как? Дуги, решил Реймер, потому что новенький был явно его моложе, вроде младшего брата. Причем брата говнистого. Этому Дуги, похоже, на все плевать. И на Бекку, и на служебный долг, и на чужое мнение, а особенно на то, что подумает о нем Дуглас Реймер, который, по мнению Дуги, слишком покорно все переносит. Дуги долго держался и теперь был намерен показать, кто тут главный. Довести дело до конца.

Уж Дуги-то наверняка знает, как им быть дальше. После того как они посмотрят на визитку. После того как выяснят, кто этот сукин сын.

Реинкарнация

Через полтора часа игра завершилась, но расстроился из-за этого разве что Карл – перед Салли лежали все фишки. Дженнифер, заскучав, быстро уснула на диване, и теперь Карл с глубокой печалью стоял над ней.

– Ты когда-нибудь обещал, не подумав? – спросил он Салли.

– Ну, раз-другой, – признался тот. – Если помнишь, я был женат.

– Извини, милый, – промурлыкала Дженнифер, когда Карл взял ее за плечо. – Я уже не хочу. – И отодвинулась от него, явно уверенная, что она у себя дома в кровати.

– Пусть тут спит, – сказала Бёрди, жившая над таверной.

– Уверена? – спросил Карл с видом человека, чью смертную казнь только что отложили.

Бёрди пожала плечами:

– Касса-то заперта.

На парковке они помахали на прощанье Джоко, тот побибикал в ответ. Карл пихнул Салли локтем:

– Два слова с глазу на глаз.

Услышав это, Руб помрачнел. От него хотят отделаться, а Руб этого терпеть не мог. И, что еще хуже, Салли останется