Господин Гексоген - Александр Андреевич Проханов

спецслужбах, в правительстве, в газетных концернах и банках участвуют в невидимом заговоре? Какова его конечная цель? И какую роль в достижении цели призван сыграть он, Белосельцев, прежде чем в нем отпадет нужда и о нем забудут либо, как свидетеля страшной тайны, зароют на дне лесного оврага?

Утром последовал звонок Гречишникова, его короткий сухой приказ:

– Приезжай в штаб-квартиру Копейко. На своей черной «Волге». Она прекрасно выглядит для своих лет и не внушает ничего, кроме добродушной насмешки.

Он двигался по Москве в своем добротном, с потертыми креслами лимузине, сохранившем пыль подмосковных дорог, частички пепла выкуренных женщинами сигарет, засохшие лепестки весенней, исчезнувшей клумбы.

Его поджидали нетерпеливый, язвительно возбужденный Зарецкий, сосредоточенный, молчаливый Копейко и вкрадчивый Гречишников, который похаживал по ковру, вытаптывая ногами красно-черный орнамент. На ковре, бок о бок, стояли два сияющих алюминиевых кейса с цифровыми замками, с одинаковым набором пятизначных цифр.

– Здесь пять миллионов долларов для Арби Бараева за душу непутевого Шептуна. – Зарецкий двумя руками сделал в сторону кейсов впрыскивающий жест, словно фокусник, наполняющий их содержимым. – Ваши друзья решили, что никому, кроме вас, нельзя поручить передачу денег. Генерал Шептун должен знать, кому обязан жизнью. Когда его доставят в Москву и отмоют в бане, он явится к вам с букетом цветов. Мы потребуем, чтобы он называл вас благодетелем.

Зарецкий насмешничал, играл глазами, мелко двигал конечностями. Не приближаясь к чемоданам, совершал над ними порхающий танец, напоминавший комариную толчею в столпе холодного солнца. Содержимое чемоданов сквозь металлические оболочки, казалось, испускало туманную радиацию.

– Шептун не стоит и половины этих денег. Но разве дело в этом смешном похотливом фазане, который перед каждыми женскими сиськами раскрывает разноцветный целлофановый хвост и рассказывает один и тот же двусмысленный анекдот? В этих чемоданах, как в ящиках Пандоры, таится столько будущих событий, фантастических деяний, что если бы мы их сейчас открыли, то оказались бы в другой стране, в другой истории, при другом Президенте. Однако их откроют другие люди! – Зарецкий, не приближаясь к чемоданам, будто щупал вокруг них воздух, окружал чемоданы магическими знаками, запечатывал их заклинаниями, замыкал волшебным словом.

– Ты, Виктор Андреевич, отвезешь деньги Вахиду. – Гречишников продолжал вытаптывать по кругу ковровый орнамент, отделявший его от чемоданов магической преградой. – Тебя там ждут. Следом пойдет машина сопровождения с охраной, не ровен час случится что. Скажи Вахиду, пусть доставят Шептуна из Грозного завтрашним рейсом. Завтра Премьер выступает перед комсоставом силовиков и ветеранами спецслужб. Шептун появится в зале в момент выступления. Это будет триумфом Премьера.

Двое молодцов, молчаливых, как надгробные памятники, подхватили чемоданы. Погрузили в багажник «Волги». Белосельцев тронул машину, заметив в зеркало, как следом, на расстоянии, двинулся огромный, с затемненными стеклами джип, похожий на лакированный катафалк.

Он двигался тесными улицами, ожидая, что из боковых переулков выскочат воющие милицейские машины, разбрасывая пульсирующие злые огни. Преградят ему путь. Люди с автоматами, в масках вырвут его из-за руля, вскроют багажник, арестуют вместе с алюминиевыми чемоданами. Он старался попасть на шумные магистрали, скрыться в шелестящей тесноте машин, пропасть среди блеска, глянцевитой мешанины, бензиновой дымки. Но вдруг ему начинало казаться, что соседний «Мерседес» с бритоголовым водителем и грузными пассажирами на заднем сиденье пристроился к нему не напрасно. На красном светофоре они выскочат, скрутят его, оглушат, завладеют драгоценными чемоданами.

Он понимал, что совершает очередной поступок, еще теснее и неразрывнее связывающий его с таинственной группировкой, управляющей политической машиной. Малейшая его неточность, слабость или отступление могут стоить ему жизни. Если он свернет сейчас к отделению милиции, или позвонит в уголовный розыск, или сообщит о месте своего пребывания в контрразведку, то может статься, что из милицейской машины, явившейся по вызову, выйдет Гречишников, а с бригадой уголовных сыщиков нагрянет Копейко, а в кабинете следователя контрразведки его встретит вислый, как у пеликана, нос Буравкова.

Безумной и сладкой показалась мысль оставить чемоданы на краю тротуара, вырваться из липкого месива, забившего слизью носоглотку и легкие огромного города, промчаться по окружной дороге, как по кольцу Сатурна, соскользнуть на шоссе и лететь, удаляясь от смертельной опасности, преодолевая гравитацию таинственного жестокого центра, среди перелесков, поселков, все дальше и дальше, мимо церквей, городков, пока не окажется в глухомани, среди псковских синих озер, фиолетовых гор, мучнистых пыльных проселков, по которым он когда-то бродил босиком, и вдали, у золотого поля подсолнухов, начинало белеть, розоветь любимое девичье платье.

«Он сказал про ящик Пандоры… Что он имел в виду? Какое будущее таят в себе алюминиевые чемоданы, набитые деньгами?.. В какое новое пространство ведет анфилада зла? Телескопический, уводящий в бесконечность Проект Суахили?» Эта вторая мысль оказалась сильнее первой, пресекла попытку к бегству. Он медленно двигался в пробке под присмотром лакированного катафалка, отливавшего черными зеркалами. Вел старомодную «Волгу», вмороженную в ледяное поле, дрейфующее от Смоленской к Крымскому мосту.

У знакомого сиреневого особняка с нежной белизной колонн и фронтонов его встретили смуглолицые горцы, проводили машину в тесный дворик, где дворянские ампирные конюшни были превращены в гараж, из которого выглядывали сверкающие бамперы «Вольво». Вахид, элегантный, в белой рубашке, с маленьким галстуком-бабочкой, стоял на заднем крыльце.

– Рад видеть вас, Виктор Андреевич. Приятно иметь с вами дело. Не сомневался в вашей пунктуальности. Приглашаю пройти.

Он кивнул мускулистым нукерам, которые выхватили из багажника чемоданы и понесли их сквозь коридоры, уютные зальцы, милые ампирные вестибюли, где когда-то бегали дворянские дети, шелестели юбками московские барыни, дымил ореховой трубкой добродушный барин, а теперь стояли компьютеры, сейфы с электронными замками, сидели сосредоточенные чеченцы, темноволосые красавицы-секретарши, шел непрерывный счет, нежно позванивали телефоны, звучала негромкая чеченская речь.

– Я не стану пересчитывать деньги. Я только посредник, – сказал Вахид, когда они вошли в знакомый кабинет и охранники плашмя положили на стол чемоданы. – Не сомневаюсь в достоинствах людей, с которыми мне поручено вести переговоры. Мы только посмотрим на содержимое.

Он кивнул, и по его повелевающему взгляду охранник открыл незапертые чемоданы.

Белосельцеву показалось, что из-под крышек дохнуло спертым тлетворным духом, как из подземелья. Невидимые яростные духи метнулись в окно, прянули в московское небо, прожгли его яростными энергиями. Разнесенные по русским пространствам, они превращались в пожары и разорения, эпидемии и голодные моры, в бессчетные людские страдания. Зеленые пачки долларов маленькими брусками заполняли объемы обоих чемоданов. Схваченные крест-накрест банковскими бумажными лентами, были «кирпичиками мироздания», из которых складывалось бытие. Все тонкие и хрупкие проявления духа, природа, искусство, любовь были замурованы в эту зеленую кладку. В комнате, где лежали открытые чемоданы, было душно, словно в ней сгорел весь