Господин Гексоген - Александр Андреевич Проханов

– Все в порядке, – улыбнулся Вахид, захлопывая чемоданы и отсылая взглядом охрану. – Если бы вы знали, как вовремя пришли эти деньги. – Он обращался к Белосельцеву приветливо, с едва заметным превосходством человека, чья воля была выполнена, но облекал это превосходство в форму доверительного исповедования, не опасаясь того, что искренность будет использована Белосельцевым ему во вред. – У русских есть представление, что добытые чеченцами деньги идут на строительство вилл, на предметы роскоши, на покупку земель в Анталии. Это заблуждение. Сегодняшние чеченские политики – аскеты и пуритане. Мы не можем себе позволить построить лишнюю мечеть. Все деньги идут на закупку оружия.

– В этом есть необходимость? – Белосельцев одолело секундное обморочное состояние, возвращая себе прозорливую чуткость, пряча ее под личину равнодушия и усталости. – Чечня набита оружием.

– Мы исходим из неизбежности новой войны с Россией. – Вахид обращался к Белосельцеву как к другу, которого не нужно бояться. – К этой войне готовится Россия, готовимся мы. Кавказ становится расширяющимся полем боя, которое потребует много оружия. Мы закупаем госпитали, артиллерию, формируем свою авиацию. Создаем укрепрайоны в столице и в горных ущельях. Народ мобилизован и готов сражаться. Быть может, впервые за всю свою историю мы обрели мессианскую идею и готовимся ее реализовать. Мы преобразуем Кавказ, его веру и идеологию, его геополитику и государственное устройство. Чеченцы лидируют среди кавказских народов, переживают пассионарный взрыв, и остальные народы Кавказа признают наше первенство.

– Можно очень быстро израсходовать накопленную за десятилетия энергию. Масхадов – не Наполеон и не Гитлер. Ему не дойти до Москвы. – Белосельцев исподволь управлял разговором, как управляют ручьем, воздвигая на его пути малые препятствия, расчищая обходные неглубокие русла.

– Он уже дошел до Москвы, – тихо улыбнулся чеченец. – Наш с вами разговор происходит не в Гудермесе. Наша диаспора распространилась до Находки и Архангельска. Мы контролируем доходные российские отрасли. Так или иначе, мы владеем российской нефтью, золотом, алмазами, игорным бизнесом и, что греха таить, поставками наркотиков. Деньги, которые мы выручаем, будь то тюменские промыслы или кимберлитовые якутские трубки, идут в Чечню на закупки оружия. Эти деньги позволяют нам иметь друзей в Министерстве обороны, в правительстве, в разведке, на российском телевидении. Однако наши с вами личные отношения, Виктор Андреевич, основаны не на меркантильных интересах, а на корпоративном чувстве разведчиков. – Вахид спокойно смотрел на него из-под сросшихся сине-черных бровей, предлагая предельную откровенность, обязывая его к встречной открытости, что было завершающим психологическим приемом вербовки.

– Вы хотите сказать, что в случае военного конфликта с Россией не будет тыла, схватки станут проходить по всей Транссибирской магистрали и чеченские взрывники будут действовать во всех больших городах?

– И на атомных станциях, и на ракетных шахтах, и на химических заводах. Русская власть должна это знать. Эти деньги, – Вахид кивнул на алюминиевые чемоданы, – пойдут на создание опорных баз террористов. Но не в Аргунском ущелье, а в Ставрополе, Казани, Москве. В сущности, они уже созданы. Есть персонал, есть тайные склады взрывчатки, есть объекты для взрывов. В случае новой войны на Кавказе Россия должна быть готова к ударам по своим самым чувствительным центрам, в число которых входят ее незащищенные святыни, такие, как Спас Покрова на Нерли и деревянная церковь в Кижах.

Так полыхают ночные зарницы, озаряя далекие сумрачные горизонты. Так дергается зарево беззвучного взрыва, бесконечно удаленного от зрачка. Белосельцев испугался своего прозрения, боясь его осмыслить. Он держал под своим ужаснувшимся сердцем как предчувствие огромного неизбежного зла, в которое его вовлекли. Проект Суахили представлялся непрерывной чередой злодеяний, где одно порождало другое, намного превосходящее прежнее. Он, разведчик, был накануне открытия. Мог стать обладателем драгоценной, не имеющей цены информации, которую не знал кому передать. Кругом были враги и предатели, и заговор, в который он был вовлечен, казался ему всемирным.

– Теперь, когда ваши условия выполнены, – Белосельцев овладел собой, – пославшая меня сторона просит Арби Бараева вернуть генерала Шептуна завтрашним рейсом из Грозного. Его возвращение должно быть приурочено к важному политическому мероприятию и призвано снять напряжение, возникшее у российской общественности.

– Конечно, – заверил чеченец, – генерал вернется завтра вечером. Я вам сообщу. Если не трудно, Виктор Андреевич, вашу визитку…

Белосельцев передал ему карточку из числа последних, сохранившихся с прежних времен. Зачеркнул телефон института, где когда-то работал, вписал телефон домашний.

– Непременно вам позвоню. – Вахид проводил его к выходу, стройный, элегантный, в шелковой белой рубахе, с галстуком-бабочкой, говоря с легким оксфордским акцентом.

Глава пятнадцатая

Он уезжал в старомодной «Волге» с опустевшим багажником, где еще оставался запах мышиного зловонья. У светофора рядом с ним остановилась вишневая «Мицубиси», шофер опустил стекло, ссыпал пепел сигареты, посмотрел на него, раскрывая в медленной волчьем оскале золотые зубы. Белосельцева охватила паника – за ним следили, его сопровождали. Тайна, которой он обладал, была смертельно опасной. Черный джип с огромными стеклами, скрывавшими гранатометчиков и снайперов, исчез. Передал его маленьким голубым «Жигулям», где сидел рыжеватый парнишка, висел американский флажок, качалась православная иконка. Покрутившись вблизи, «жигуленок» исчез, передал его кофейному пикапу, который вел небритый мужик в картузе. Вслед за пикапом к нему прицепился красный «Форд», управляемый женщиной с пепельными волосами. Она нервно вела машину, говорила по мобильнику, сердито двигала накрашенными губами. Бросила на Белосельцева раздраженный взгляд, который и выдал ее, – она вела наружное наблюдение, маскируясь под светскую львицу. Он оторвался от нее, едва не ударив бампером неуклюжую «Газель». Нарушил правила, пересек осевую линию, ловко ускользнув от «Мерседеса», наполненного агентами ФСБ. Нырнул в туннель, обманув работников МУРа, которые прикинулись веселыми азербайджанцами в поношенном «Ягуаре». Но выскользнув из туннеля, увидел на доме белую тарелку антенны, которая следила за ним, поворачивалась в его сторону, передавала изображение на невидимый экран. Он резко увеличил скорость, ушел от антенны, но впереди, на высоком здании, красовался белый, похожий на страусиное яйцо, шар. В нем находилась система слежения, она передавала о нем информацию в центр слежения, наблюдатель видел его испуганное лицо. Он был захвачен, оплетен. Его вели, с ним играли. Выматывали его нервы и волю. Куда бы он ни метнулся, он оставался в поле зрения следящих антенных систем. Москва с лучами радиальных проспектов, с концентрической системой колец, была паутиной, в центре которой дежурил красно-белый, с золотыми глазами, паук. Белосельцев метался по Москве, дергал натянутую паутину. Кремль чувствовал его панику, знал каждую улицу, подворотню, куда протискивалась его старомодная «Волга».

«Стать невидимкой… Использовать технологию «стелз»… Покрыть машину отражающим радиоволны составом… Метнуться прозрачной тенью к вершине